Пролетка привезла его на узкую грязноватую улочку, на которой стояли не дома, а какие-то невообразимые хибары из картона, фанеры, гофрированного железа и пальмовых листьев.
– Вот, – сообщил извозчик, оборачиваясь.
– Где? – поинтересовался Сашка.
– Что «где»? – опешил извозчик.
– А что «вот»?
Водитель кобылы некоторое время осмысливал услышанное, но так и не сумел, а потому на всякий случай повторил:
– Вот, – и пояснил: – Негра-Рибейра.
– Замечательно, – кивнул Сашка. – Мне нужна руа ду Бом Жесус
[12]. Вези. Четвертый дом от мелочной лавки.
Слов «мелочная лавка» Белов на португальском по прошлой жизни не знал – не было такого чуда в Анголе, которая сразу из первобытнообщинного строя попробовала сигануть в социализм. Но в записке написали именно так, и Александр просто запомнил непонятные слова наизусть. Однако сейчас он понял, что не сможет проконтролировать, правильно ли везет его этот напуганный водитель кобылы. Отсчитать четвертый дом не сложно, но вот от чего надо начинать отсчет?
Впрочем, извозчик не производил впечатления человека, который мог рискнуть обмануть сурового и богатого седока. Поэтому Сашка сохранял спокойствие, лишь еще более внимательно запоминал дорогу.
Маленькая лавочка приютилась в хибарке лишь немного более прочной, чем окружающие ее домишки. Четвертой от нее стояла безумная халупа, сляпанная на живую нитку из старых ящиков и каких-то жердей. Белов остановил пролетку и коротко приказал:
– Жди здесь. Будем возвращаться. Плачу пять мильрейсов.
С этими словами он подошел к тому, что в этом жилище имело наглость именоваться дверью, и постучал, как указывали: два стука, один и снова два.
Дверь отворилась на удивление беззвучно, чего никак нельзя было ожидать ни от нее, ни от хижины, чей вход она прикрывала.
– Энтрар эм
[13], – сказали негромко из темноты.
Сашка вошел. Внутри хижины царил полумрак. На больших ящиках, игравших здесь роль табуреток, лавок или иных каких сидений, возле грубо сколоченного самодельного стола сидели четверо. Половина помещения, отгороженная старой холщовой занавеской, играла, должно быть, роль спальни. Александр бросил на нее быстрый внимательный взгляд, и один из сидевших встал и отдернул занавес. Взору Сашки открылся грубый широкий топчан, застеленный каким-то тряпьем.
Одного из людей за столом Белов узнал по фотографии и вскинул вверх сжатый кулак:
– Ола, камарада Престес!
[14] Моя фамилия – Сталин.
– Сын товарища Сталина?! – вскинулся Престес, внимательно вглядываясь в лицо вошедшего. – Святая мадонна-заступница, но этого не может быть!
– Хорошо, считайте меня призраком, – усмехнулся Александр. – Кто ваш товарищ?
Молодой худощавый парень наклонил голову и представился:
– Амаду, – он застенчиво улыбнулся и добавил: – А зовут – Жоржи.
Сашка так и впился в него глазами. «Автор “Генералов песчаных карьеров”, “Лавки чудес”, “Какао” стоит передо мной во плоти?! Охренеть!» Это было сильнее его, и он, улыбнувшись парню, негромко пропел:
Минья жангада вай саир пру маар
Воу трабальяр
Меу бень керер
Си деуш кизер кванд’ эу волтар ду маар
Ум пейше бом
Э воу тразер
Меуш компаньеруш тамбень ван волтар
Йа деуш ду сеу вамуз аградесер
[15]
Теперь настала очередь Амаду в изумлении уставиться на русского. Он бодро отстучал ритм песни, а потом спросил:
– Что это за песня? Я никогда не слышал ее.
– Знаете, вот – «Генералы песчаных карьеров»…
– Простите, какие генералы?!
Амаду был потрясен. Он совсем недавно начал писать новый роман, даже название ему придумал – «Капитаны песка». А вот это…
Но Александру было некогда вдаваться в литературные детали. Он кивнул головой и приказал:
– За мной! Спокойно выходим и – в пролетку.
Но спокойно выйти не получилось. Возле пролетки стояли четверо полицейских, а еще один уже забрался внутрь и с суровым видом о чем-то расспрашивал извозчика. Престес было сделал шаг назад, но Александр снова бросил: «За мной». Не сбиваясь со спокойного шага, он выдернул из-под пиджака «вальтер». Один за другим ударили пять негромких выстрелов, последовавших так быстро, что казались очередью из пулемета.
Жоакин Маранья охнул и крупно вздрогнул. Сидевший рядом с ним на козлах жандарм стал заваливаться лицом вперед. Остальные полицейские попадали там, где стояли. А к нему уверенно шагал его седок, на ходу убирая небольшой пистолет с блестящим никелированным стволом. Следом за ним шел… Боже Иисусе! Это же сам Престес, командир непобедимой колонны, человек, за чью голову назначена награда в сорок пять конто де рейс
[16]! Вот только во всей Бразилии не найдется ни одного рыбака, ни одного рабочего, и ни одного крестьянина, который польстился бы на эту награду! Кстати, извозчиков таких вы тоже не найдете, хоть все штаты обшарьте!
Жоакин спихнул с козел полицейского и распахнул дверцу:
– Добро пожаловать, сеньор Престес. Не волнуйтесь, домчим в один миг…
Белов устроил обоих бразильцев в глубине пролетки, помог кучеру поднять брезентовый верх, скрывший коммунистов от посторонних глаз, и они покатили на встречу с Муссолини. По дороге они увидели пару полицейских «фордов», которые неслись куда-то, но явно не на его выстрелы. Впрочем, если их кто-то и услышал, то, пожалуй, не обратил на них внимания: это Негра-Рибейра, а тут все может быть. Могут и зарезать, могут и застрелить…
…Бруно Муссолини не утерпел и подъехал к знаменитому старинному форту минут на десять раньше условленного срока. Алессандро велел ему подобрать скоростной автомобиль, который наверняка ушел бы от бразильских полицейских «фордов», но он уж никак не ожидал увидеть это серебристое великолепие – «Дюзенберг» модель SJ. Более скоростного авто на американском континенте не существовало – ну, разве что кто-то приобрел соотечественника Бруно – «Альфа-Ромео», да и то разница в скоростях вряд ли составит больше пяти-шести километров.
