Тем более что почти сразу после восстановления хозяйства Белов принялся обучать всех семейных жителей Бражинска, мужчин и женщин, стрельбе из револьвера. Патроны расходовались по сотне за день, зато к началу ледохода в посёлке уже были готовы полтора десятка надёжных стрелков. Мужчин старейшина дополнительно обучил стрельбе из ружей. Патроны ушли в большую убыль, которую девушки в мастерской с трудом компенсировали новыми изделиями. К тому же пришлось заменить все револьверные стволы, разъеденные некачественным порохом. Хотя порох и считался бездымным, степень очистки оставляла ждать лучшего, едкий дымок после каждого выстрела был достаточно заметен.
Пятерых пленных из Россоха выкупили по последнему снегу, приехали на двух санях три хватких мужика, больше похожих на жуликоватых прапорщиков, приглядывавших, что и где плохо лежит. Выкуп отдали серебром, двадцать пять гривен, неплохо, пять килограммов серебра. Если не знать, что у Белова своего серебра полсотни с лишним килограммов лежит в тайнике. Практически ежедневно он разговаривал с пленными, выясняя особенности социального устройства Россоха. Изначально селение основали два рода одного булгарского племени глазичей. Не так давно, лет шестьдесят-семьдесят назад. Потом в посёлке начали селиться булгары из других родов того же племени, в том числе из рода сойки, с чьим поселением дружил Белов. В каждом роду – сейчас в городе шесть родов – есть свой старейшина, все вместе они правят городом. Это официально, так сказать.
Фактически городом управляют старейшины самых многочисленных первых родов, рода шестипалых и рода ельца. В их родах насчитывается более сорока взрослых мужчин в каждом. В остальных четырёх родах вместе ещё около сорока мужчин. По здешним меркам, достаточно большой и крепкий город, почти полторы сотни мужчин, от четырнадцати до шестидесяти лет. В группе, напавшей на Бражинск, были выходцы только из двух «правящих» родов, поэтому, как догадывался отставной сыщик, с этими родами он дружбу не восстановит.
Постепенно жизнь вошла в спокойную колею, чему Белов только радовался, надеясь на окончание «племенных извращений», как он обозначил для себя беспричинные нападения соседей за добычей. Дело шла к апрелю, твердый наст в лесу ограничивал почти всё передвижение вокруг посёлка, а лёд заметно разрыхлился, хотя был ещё крепок. В одну «прекрасную», как говорится, ночь, сигнализация в конюшне опять сработала. Белов не только сам поднялся, но и вооружил обеих жён, о чём не пожалел. Заранее велел стрелять по всем чужим, жалость до добра не доведёт. Вполне вероятно, что вернулись бежавшие конокрады или по их «наколкам» другие группы угров. Учитывая, что прежнее гуманное отношение к ворам привело к открытому нападению на Бражинск, старый сыщик решил дать самый жестокий отпор конокрадам, чтобы отбить всякое желание появляться в Бражинске с дурными мыслями. Прихватив любимый фонарик, все трое осторожно подошли к конюшне.
На фоне белого снега было хорошо заметно, как группа угров выводит и седлает лошадей. Белов не захотел снова гнаться за угонщиками на мотоцикле, лёд был ненадёжный. Поэтому он оставил женщин прикрывать дорогу от конюшни в посёлок, а сам по лесу перебежал на вторую дорогу из Бражинска, которая выводила конокрадов к реке, зайдя угонщикам в тыл. Подойдя к конокрадам на двадцать метров, Белов пересчитал их, было девять человек. Три лошади уже были осёдланы, но угры стояли на земле. Мужчина расслышал их разговор, во время которого определил главаря, раздававшего указания. Его он решил бить первым, после чего осветил фонарём похитителей.
– Всем стоять, я Белов, кто побежит, убью, – старейшина говорил громко и отчётливо, потом повторил эту фразу по-угорски.
Как нетрудно было догадаться, первым попытался дёрнуться вожак со своим соседом. Белов хладнокровно выстрелил по обоим в грудь из револьвера, для шумового эффекта. Лошади уже привыкли к выстрелам и даже не шелохнулись, а оба угра упали. Вид воющего от боли главаря и его подручного отрезвил остальных. Они даже не попытались убежать по другой дороге. Пока жёны привычно связывали конокрадов, которых оказалось одиннадцать, Белов расспрашивал раненого главаря, кто надоумил их на кражу. Естественно, как он и предполагал, убежавшие из плена угонщики. По дороге в родной Вишур те останавливались не только в Пашуре, о чём старейшина уже знал со слов нескольких мальчишек, но и в следующем селении, Виляе. Там они расхваливали богатство Бражинска и жаловались на нелепую случайность, из-за которой кража лошадей не удалась. Тогда у главаря захваченной шайки, который оказался сыном старейшины Виляя, родилась «продуманная» идея об угоне лошадей по рыхлому льду, который не выдержит тяжесть мотоцикла. Главарь проговорился Белову, что отец его знал о набеге и заранее пообещал спрятать лошадей подальше от селения.
Пока захваченные конокрады «отдыхали» в пустующем сарае, где раньше жили лосята, Беловы отправились завтракать. Как говорится, война войной, а обед по расписанию. Задумчиво поглощая свою любимую яичницу, мужчина решил выжать из ситуации всё, что можно. Когда рассвело, он усадил раненого главаря и его подручного на лошадей, сам, вместе с Алиной тоже верхом, взял на повод ещё две лошади, неторопливо отправившись вверх по Тарпану. Лёд, хоть и рыхлый, конных выдержал хорошо, через четыре часа кавалькада прибыла в Виляй, второе после Пашура селение угров по реке Тарпану, считая от Бражинска. Белов дождался появления старейшины, которого отвёл в сторону и после нескольких минут «наезда», где обещал повесить его сына и всех пойманных конокрадов на одном суку, а Виляй разграбить и сжечь, предложил альтернативу. Старейшина попытался высказать сомнение в возможностях сыщика, кивнув на десяток кряжистых мужиков с дубинами. Тот тремя выстрелами из револьвера по двум собакам и подвернувшемуся домашнему козлу рассеял эти сомнения. Результатом переговоров стал консенсус, вполне устроивший отставного сыщика, но вряд ли понравившийся старейшине села.
Официальное оформление продлилось недолго, все мужчины селения, в том числе и раненые конокрады, поклялись в дружбе к Белову и побратались с ним, приняв его в род, как старшего родича, уж на этом отставной подполковник смог настоять. Глава Виляя и старейшина Бражинска совершили обряд братания, соединив разрезанные руки и смешав кровь. Обоих раненых Белов оставил в селении, взяв взамен младшего сына старосты, отрока лет тринадцати, и троих девиц посимпатичнее, их выбирал он сам. По соглашению сын старосты должен был жить в Бражинске постоянно, в полном распоряжении бражинского старейшины, гарантируя своей жизнью соблюдение договора. Девицы отдавались на совсем, в полное подчинение Белову, который становился их старшим родичем. Оставшиеся конокрады должны были работать в Бражинске до осени, затем могли вернуться. За каждого возвращённого конокрада староста пообещал отдать Белову на выбор девушку или мальчика, на правах усыновления. За это старейшина Бражинска обещал забыть обиду и приглашал на весенний торг после ледохода. При слове «торг» лица угров заметно оживились, они хорошо запомнили, что Белов продавал железные изделия почти вдвое дешевле других торговцев. Расставались практически друзьями.
На обратном пути старейшина Бражинска заехал в Пашур, где в таком же духе поговорил со старостой Коняем. Белов припомнил ему и неоказание помощи при нападении на Бражинск, и содействие конокрадам, пообещал забыть всё родство, не кормить зимой и не торговать с Пашуром.
