– Да о чем ты все время думаешь?
– Уже и подумать нельзя! – Я попыталась взять нейтрально-дружеский тон, но у меня получилось плохо.
– Саш! Ты скажи. Если я для тебя – существо настырное и неудобное, я просто слиняю и буду помогать на расстоянии. Может, ты уже сполна пресытилась мной. – Он повернул ко мне голову. Мы стояли в очередной пробке.
– Нет. Не пресытилась, – быстро сказала я. – Просто я… боюсь.
– Бедная девочка! – Костя покачал головой. – По-моему, я все-таки порядком тебя напугал. Злобная акула пера. И так далее. Давай-ка я тебя отправлю в квартиру твоей родственницы. А завтра мы созвонимся и подумаем, что делать дальше. Идет?
– Н-нет! – закричала я, вцепившись в его руку. – Не надо! Мы смотрели друг на друга. Наши взгляды впечатывались друг в друга, проникали, вливались – как это неугомонное солнце, которое слепило глаза.
– Не надо, – повторила я.
– А если я – тоже?
– Что – тоже?
– Боюсь себя.
Сзади отчаянно бибикали.
– Тогда лучше бояться вместе, – прошептала я.
Мы вошли, нет, влетели в его квартиру и как сумасшедшие кинулись целоваться. Как будто бы весь день невидимая струна держала нас на расстоянии, а сейчас – отпустила – и с центростремительной силой мы рванули навстречу друг другу.
Наши горячие руки переплетались и снова расплетались. От быстрых неистовых поцелуев губам было больно, и они начинали вспухать, как от укуса пчелы.
В голове шумело, как от вина, которого выпили слишком много. Я нетерпеливо стянула с него майку. Внезапно все закружилось передо мной, и мы одновременно опустились на прохладный пол в светлых квадратиках.
– Ты как?
– Жива!
– Это – хорошо. – Он провел рукой по моей груди, и я перехватила руку.
– Не останавливайся.
– Ты – уверена?
– Господи! – Я села на полу и поправила волосы. – В кои веки раз девушка хочет потерять невинность, а ей мешают.
– Дело в том, что ты для меня не просто девушка… – Костя сел рядом и замолчал; нашел в кармане джинсов сигарету. После похлопываний по другому карману я поняла, что он ищет зажигалку. Но ее – нет. Ангел сломал пополам сигарету и отбросил ее в сторону.
– Как тебе объяснить… Я всю жизнь с женщинами играл, – сказал он почти сердито.
– Знаю. Марина доложила. Топ-модели и родной редакционный коллектив.
– Так ты уже в курсе?
– Как видишь.
– После нашей первой встречи и ужина в ресторане я понял, что могу тебя потерять. А я этого не хотел. Не хотел, впервые в жизни. Понимаешь? Я был не просто эгоистом, а отчаянным махровым эгоистом. Мачо. Мне все казалось легким и простым в отношениях с женщинами. Честно говоря, даже никогда и не заморачивался особо на этот счет. Пришел, увидел, уложил. Продолжения, как правило, не следовало. Сама мысль, что мне нужно будет делать какие-то усилия, ходить вокруг на цыпочках, считаться с другим человеком, а не только с собой, была мне противна. Так получилось, – Костя сглотнул, – что родителям до меня не было никакого дела. Они то ссорились, то мирились. Разъезжались и сходились снова. Я как бы мешался под ногами. И жил то у одной бабушки, то у другой. Я даже не помню ни одного совместного праздника с родителями или похода в парк, с гуляньями-аттракционами, пикника в лесу или посещения театра. Не было ни-че-го.
Я сжала его руку, но он высвободил ее.
– Только жалеть не надо, – ощерился он. – Терпеть всегда не мог, когда люди раскисают. Хотелось их добить да побыстрее. Знаешь, если девушка при мне начинала плакать и просить, не уходи или не бросай меня, я всегда сразу покидал ее. Не мог просто видеть эти сопли-вопли. Это мешало мне быть свободным человеком. Я всегда выбирал: где, когда, с кем. А сейчас… спотыкнулся.
Я подняла вверх брови.
– Всегда можно отыграть назад.
– Не всегда, – упрямо мотнул он головой. – Иногда это невозможно.
Он встал и, не глядя на меня, пошел в кухню. Я сидела на полу, обхватив колени руками, и прислушивалась. Раздались звуки льющейся воды.
Я поднялась и пошла на кухню.
Он пил воду из-под крана: жадно, шумно.
– Я тебя спиной чувствую, – сказал он, не оборачиваясь.
Я положила руку на его обнаженные плечи и почувствовала, как он вздрогнул, а потом замер. В эту секунду решалось многое, если не все – оставалось самое последнее – перейти черту и рискнуть – взахлеб, опрометчиво – рискнуть своей свободой, привычками, условностями, кругом друзей, совместными завтраками и будущими ночами, обидами, слезами, непониманием, комфортом, рискнуть всем тем устойчивым и незыблемым, что и составляет основу жизни.
Рискнуть и выиграть!
Рискнуть и проиграть!
Никто не знает, как все сложится и сложится ли вообще.
Риск огромен и последствия несросшегося и несложившегося будут ужасны – это будет полная кастрация-усечение себя собственного и тотальное разрушение личной вселенной с долгим зализыванием ран. С такими трещинами люди выживают с трудом, а чаще всего становятся инвалидами.
Я сделала выбор: прильнула к нему и потерлась щекой о спину.
Костя резко развернулся и теперь смотрел на меня потемневшими глазами. Он взял меня за подбородок и поцеловал. Теперь его поцелуй был поцелуем собственника, раз и навсегда утверждавшего права на меня. Это был поцелуй мужчины, который нашел свою женщину. Его руки легли на мои бедра, и он не спеша притянул меня к себе. Это было как в замедленной съемке; меня охватило странное чувство, что все происходит так, как и должно. И по-другому быть не может.
Безумие зрело в нас постепенно – мы были сумасшедшими с того самого момента, когда влетели в квартиру и принялись целоваться, не отрываясь друг от друга. А может быть, безумие зародилось в нас еще раньше – в ту минуту, когда я с Ермолиной пришла в Костину комнату и увидела сначала только его руки – божественные руки, порхавшие над компьютерной клавиатурой.
Теперь разбираться в этом было недосуг. Да и не хотелось.
– Теперь ты не боишься? – шепнул мне Ангел.
Вместо ответа я притянула его к себе и все смешалось в жарком, страстном, непредсказуемом, суматошно-заполошном вихре.
Я открыла глаза, медленно приходя в себя. Костя лежал рядом – на полу. Я положила руку на его грудь. Он перехватил мои пальцы и поцеловал их.
– Мне так…
– Хорошо, – закончил он за меня. – А что могло быть как-то иначе?
Конечно, он смеялся надо мной – в глубине светло-зеленых глаз таился искрящийся смех и одновременно бряцали льдинки – это человек мог одновременно рассмешить и заморозить. Непредсказуемый, удивительный, родной…
