Я понимала. Но при чем тут я? До меня все никак не доходило…
— И тогда я пошла в торговлю, — сказала Раиса. — А куда еще? В торговле всегда… Ну, ты понимаешь! А нужны были врачи, массажисты. Море, горячий песок. Фрукты и свежее мясо… У меня получилось: Вовка сам ест, одевается. Ходит гулять. Понемногу читает… Конечно, детские книжки и примитивные детективы. Смотрит телевизор. Может сам почистить картошку. Сделать яичницу. Вытереть пыль. А это — ты уж поверь! — большие успехи!
И я снова кивнула. А что было делать?
— Он — миролюбивый! — продолжала Раиса. — Тихий, спокойный. Жалостливый, мой Вовка! Любит животных. У нас есть три кошки — все спят с ним, с Володькой! И все его обожают!
На лице директрисы засветилась слабая улыбка гордости за ее сына.
Я тоже слегка улыбнулась.
— Но… — Раиса замолчала, и лицо ее исказилось от тревоги. — Ты понимаешь… меня скоро не будет. И с кем останется он? Я нашла его отца — все бесполезно! У него семья и здоровые дети. На черта ему мой инвалид? А больше у меня… ни-ко-го! Ты понимаешь?
Я понимала. И одновременно не понимала. Хотя… кое-что начало до меня доходить… Но я боялась в это поверить.
— И вот я решила, — Раиса встала и подошла к окну. Отвернулась — видимо, так ей было легче. — Лида! — сказала она. — Я знаю, что ты сирота… Совсем одинокая. Родня этой… актрисе! Учительница — не чета все этим!.. — тут она кивнула на дверь, словно за ней собрались все мои напарницы и коллеги. — В общем… Я решила тебе предложить!
При этих словах обе вздрогнули и посмотрели друг на друга.
— Ты… выйдешь замуж за Вовку. А это — прописка, квартира! У меня прекрасная квартира, Лида! Три комнаты, два балкона! Машина и дача. Я очень старалась, чтобы у Вовки все было! А ты… ты будешь с ним рядом. Работать тебе не придется. Ну, пока… Ты понимаешь… И сделаешь его жизнь такой же, как и была. При мне, понимаешь? Вернее, она должна остаться такой, как была, без перемен. Все то, к чему он привык. Распорядок дня, прогулки, питание… Поездки на море. На дачу. Денег я оставлю прилично — не беспокойся! На Вовкину жизнь их хватит! А тебе… а тебе потом достанется все — квартира, машина, гараж и дача. Пока я жива, сын должен привыкнуть к тебе. Пока я еще рядом… В общем, передам тебе его из рук в руки и… спокойно уйду! — выдохнула она. И с болью добавила:
— Ну, не в интернат же мне сдавать его — а, Лид?..
Я молчала. Господи, что у меня за судьба? Сначала мне предлагают убийство, тайный и подлый сговор. Потом — уход за дебилом. Не бесплатно, согласна. Но… разве нормальной женщине такое предложат? Значит, я так же ущербна, как этот бедный Володя?
Я сидела молча, все так же опустив голову. Я не знала, как посмотреть на Раису. Мне было искренне жаль несчастную мать и несчастную женщину. Но… Почему никто не жалел меня? Почему ей не пришло в голову, что я могу устроить нормальную жизнь со здоровым мужчиной? Она предлагала мне похоронить себя в своей «прекрасной» квартире с двумя балконами и ее дебильным сыном? За что? Ааа! Да, за жилплощадь! Ведь мы, провинциалы, можем не только родину за жилплощадь продать — можем продать и себя. Свою жизнь, свою молодость, свое здоровье! И все — за квадратные метры и два балкона!
Она, видите ли, мне «доверяет»! А я себе — нет! А ну как отравлю я ее любимого Вовика на следующий день после ее похорон? Или сдам в интернат! Сама, без ее помощи! Хотя нет… Так не получится. Она наверняка это предусмотрела: квартира с балконами только при том, что Вова будет со мной.
Почему люди предлагали мне подобные вещи? Именно мне? Видели во мне несчастную, нищую и одинокую? Ту, что готова на все?
Я молчала. Раиса засуетилась и полезла в ящик стола.
— Вот! — воскликнула она. — Володькина фотография!
Она сунула карточку мне в лицо.
— Правда ведь — симпатичный?
На меня растерянно и хмуро смотрел дебелый и рыхлый, объемный, как гора, очень светлый, почти безбровый молодой человек. У него было лицо психически больного человека: полуоткрытый рот, пустые глаза…
Я кивнула:
— Да… симпатичный. Но… Раиса Анатольевна! Это… не для меня! Вы уж простите… Я… люблю одного человека и собираюсь за него замуж.
У Раисы дрожали руки. Дрожали губы — вот-вот заплачет.
Я встала и, не глядя ей в глаза, сказала:
— Вы уж… крепитесь! Может, все обойдется…
И быстро вышла из кабинета.
Я была почти уверена, что она мне предложит уволиться. Но ничего такого не случилось. Раиса Анатольевна спокойно проходила мимо меня, и все осталось, как было и раньше.
Мы просто старались с ней не встречаться глазами… И нам это хорошо удавалось.
Да… все это было бы смешно, когда бы не было так грустно…
Но скоро мне пришлось уволиться по собственному желанию — моя мадам сломала себе шейку бедра.
И я поняла, что ничего — ни-че-го! — в жизни нельзя планировать и предугадывать!
Старая идиотка! Чтобы так!.. Нет, старая корова без зачатка мозгов!
Я проклинала себя и поносила самыми страшными словами. Устроить такой аттракцион!.. Теперь, как я понимаю (а не понимать здесь мог только кретин) — жизнь моя, в общем, закончилась.
Только, к большому моему сожалению, закончилась она не совсем.
Какое-то время она еще будет продолжаться — тянуться вместе со мной, как старая и ржавая баржа на мелководье.
Она будет мучить меня, доканывать, издеваться. Что ждет меня? Сердце у меня вполне приличное. Давлением я почти не страдаю. Сосуды еще ничего. Анализы — как у девицы (слова участкового Германа Ивановича, дай бог ему здоровья!).
Только я превратилась в лежачую больную — вот, собственно, и все! Как говорит Евка, «всех дел-то!».
Я не могу самостоятельно умыться, провести гигиенические процедуры. Я не могу, пардон, сходить в туалет! Вскипятить чайник и сделать себе бутерброд.
Я ничего не могу. Ничего! На все — на самую малость, на самое простое и ничтожное действие — мне нужна посторонняя помощь!
Ну… каково? Я и так не слишком держалась за эту жизнь — хватит, пожила. И в целом неплохо! Все мне про эту чертовку известно! Никаких сюрпризов, никаких новостей. Ничего и ни от кого я не жду. Но валяться в таком состоянии?.. Ждать, пока мне подадут стакан воды и поменяют памперс? Зависеть от чужого настроения? Нет, я не хочу! Я точно знаю: я так не хочу!
Говорили с Евкой… Долго говорили. Сначала она кляла меня, на чем свет: «Какого черта ты полезла на эту стремянку?»
Она права! Я вяло оправдывалась, но потом согласилась. И понадобился же мне этот чертов альбом с фотографиями!.. Хотела показать его Лиде.
Оттуда и полетела… Полет шмеля или… старой кретинки.
А когда я расплакалась, Евка стала меня утешать. Говорила, конечно, банальности. Но от них мне становилось полегче.
