Ну да ладно! В конце концов, не так много хорошего я сделала людям. Всегда только о себе…
Вдруг Евка права? И там, наверху… мне это зачтется? Ведь, если признаться, хорошего я сделала мало. Не для себя — для людей.
Получилось? Сама не верю, что получилось! И без особых, надо сказать, усилий. Нет, я все понимаю: не для меня бабка старается! Она ведь из тех, кто для ближнего — палец о палец!.. Все ясно: думает о себе. А о ком она должна думать? О странной и незнакомой женщине из прошлой жизни? Все старики эгоистичны. А уж она… К тому же почти доверяет. Почти. Думаю, что абсолютно она доверяла одной Полине Сергеевне. Уж та заслужила высочайшее доверие, что и говорить! Всей своей жизнью никчемной. Всей своей рабской сущностью и природным лакейством. Небрезгливой собачонкой была моя мать — служила преданно, с поджатыми лапками и высунутым языком. Рабыня Изаура.
Но верная Поля давно уж в могиле. А Королевишна — еще здесь, на этой земле. И беспокоится о себе, надо думать. Все старики дрожат за свое бесценное здоровье. Все цепляются за постылую жизнь. И не верьте, что эта жизнь им давно надоела. Проклинать будут на чем свет стоит, а все равно будут хвататься. Хвататься хилыми лапками, держаться худыми своими ручонками.
Хотя ее бабкой не назовешь — не бабка она, определенно. Старуха — да. Мумия — точно. Изергиль, Шапокляк — но только не бабка! Ходит как тень, кольцами звякает. Костями гремит и золотишком своим. Не расстается со своим барахлишком ни на минуту! Даже спит в своем темном склепе при цацках. Но мне на них наплевать. Наплевать на ее золотишко! Никогда меня это не прельщало.
Страшное зрелище по утрам: вываливается из спальни, как труп из гроба! Я такое в кино видела — как из склепа. Мумия, да. Тень отца Гамлета. Вываливается и плетется в ванную. Звяк-звяк, дрынь-дрынь, тук-тук…
Уф, выходит. «Приведенная в порядок» — волосы причесаны (седые, рваные пакли), губы подкрашены (помада бордо!!! Во дела!), освежена французскими ароматами.
Вот это брррр! Просто беда! Духи давно испорчены, пахнут спиртом и уксусом, цвета нездоровой мочи — темные, мутные. А она ими еще поливается!
Я открываю форточку — запах невыносимый!
Присаживается, весьма довольная собой. Молчит. Мы вообще не разговариваем — перекидываемся пустыми фразами о погоде, меню и прошедшей ночи. Про прошедшую ночь, конечно, она — рассказ повторяется ежедневно, без изменений — спала ужасно, было невыносимо душно (как вариант — холодно), комары летали (мухи, оса) — короче, измучилась и мечтает об одном: лечь и поспать.
Все это чушь и вранье! Я встаю по ночам и слушаю ее — храпит! Храпит под телевизор, «перекрывая» его. А телевизор орет прилично!..
— Душно? — сочувственно спрашиваю я. — А что вы окно не открыли?
Она вздрагивает и смотрит на меня с явным укором.
— Окно? — переспрашивает она. — Так будет же шумно! И я совсем не усну!
Я поняла: главное в жизни — выспаться. Хотя все это довольно смешно. Досыпает она в течение дня! Выдрыхнется днем, а ночью — понятно.
Очень мадам озабочена сном. Больше, чем всем остальным.
Еда ее интересует постольку-поскольку. Не едок она, нет. Но не отказывается. Видно, оголодала. Первые дни ела как молодой мужик. А потом наелась и так, клюет себе понемногу.
Политика ее очень интересует! Новости бдит каждый час. Маньячка какая-то!
Я говорю ей:
— А что вы там хотите услышать? Да все одно и то же ведь! Путин диктует хорошо поставленным голосом. Зюганов твердит об успехах и счастливой и честной жизни при коммунизме — бабульки, наверное, тащатся. Миронов невразумительно жует губами и кособочит «собачий» рот. А Жирик беснуется — все ему нипочем! Думаю, поднюхивает кокаин… Иначе откуда берется столько силы и прыти?
Нет, смотрит. Впялится в телевизор и слушает. И пальчиками постукивает по столу — нервничает, что ли?
По моим мозгам постукивает. И ведь не скажешь; «хозяйка!..»
Наслушается и к себе, к телефону. Звонит подружке. Слышу — журчит. Говорит негромко, наверное, обсуждает меня. Ну или болячки. Старух этих хлебом не корми, а дай потрындеть про болячки. Но мне не жалуется, нет. За что покорнейше благодарю!
После разговоров заходит на кухню и водит носом:
— А что у нас на обед, Лида?
Я отчитываюсь: «То да се. Все, что вы любите!»
— Аа-а! — тянет она и уходит.
Не пойму: разочарована или довольна? Да наплевать.
Я занимаюсь домашними делами: уборка, стирка, обед.
У нее — телевизор. Орет. Заглядываю — естественно, спит. И храп ее богатырский разносится по всей квартире.
Думаю; откуда в таком тщедушном тельце такие разряды и децибелы?
Дела переделаны, и я собираюсь в магазин. Точнее, на рынок. Там все дешевле. Она удивилась, узнав, что я езжу на рынок: «Дааа? Там дешевле? А раньше (здравствуйте, Полина Сергеевна!), а раньше все было дороже! — тянет она. — Мне Поля рассказывала! На рынке все самое дорогое и самое свежее!»
— Было… — вздыхаю я. — Так было раньше. Когда рынки были колхозные и там торговали крестьяне. А сейчас — перекупщики. Торгуют всем импортным — турецким, китайским и прочим. И там подешевле, поверьте!
Она пожимает кузнечьими плечиками:
— Ну, вам виднее!..
Список она оставляет мне накануне — ее пожелания. Я читаю, усмехаюсь и дописываю свое. Мой список куда прозаичней: репчатый лук, картошка, морковь. Килограмм риса и гречки, курица, творог. Растительное масло, сахар и соль.
Ее пожелания написаны мелким, бисерным почерком: шоколад «Слава» (пористый). Колбаса телячья — двести граммов. Банка оливок с косточками! (это подчеркнуто!). Килечка прибалтийская.
Килечка! Ах, как она нежно об этой рыбешке!
Ну да ладно… Пусть будет «килечка».
Иду к ней — предупредить, что ухожу. Она сидит в кресле в гостиной и читает журнал. Мне интересно, какой, но обложки я не вижу. Не забыть бы потом посмотреть.
Я говорю ей, что иду в магазин, и она неохотно поворачивается и вздыхает:
— Надолго?
Ух ты! Надолго? Значит, ей не безразлично, когда я буду дома?
Я выхожу на улицу и жадно глотаю воздух. С утра я надышалась запахом старости, испорченных духов и еще тоски, невыразимой тоски…
Что ж, сейчас это — моя жизнь. И значит, надо смириться. Эту «долю» я сама себе выбрала.
Из положительного: старуха не жадная. Чеки не проверяет. Однажды сунула нос и обалдела. От цен. Ее аж скрутило! Колбаса по пятьсот рублей? Сыр по восемьсот? Нет, невозможно! Как это может быть, Лида? Ой, не хочу этого знать и больше смотреть не буду! Вам, Лида, хватает?
Я киваю: «Нормально. Я же рассчитываю, Лидия Николаевна! Не рассчитаешь бюджет и — сразу в трубу! Мясо вот дорогое, но мы же его почти не едим — куры дешевле. Овощи и фрукты по сезону. В общем, справляемся. А уж когда я работу найду!.. Совсем заживем!»
