Нет, я к нему приезжала! Раз в год. Привозила гостинцы. Он плакал и хватал меня за руки, просил: «Забери меня, Лидочка!»
И я обещала забрать. Но куда? Сначала у меня не было жилплощади. Потом комнатушка в семь метров. А потом… Да разве Краснопевцев позволил бы?
А Колечка вскоре умер. Мне прислали письмо. На похороны я опоздала — была в экспедиции. Все хотела на могилку съездить, а не получалось…
Братик, прости!
Тогда все у нас и закрутилось с Краснопевцевым: он начинал свою эпопею — пантеон героев Второй мировой. Великую эпопею — как он говорил.
Ну, что ж… Все ее называли великой — критики, коллеги, друзья и враги. Кто искренне, кто иронично. Но последние — про себя. Все боялись его, он был всемогущ. И я сначала боялась. Правда, не то что бы очень… Потому что знала: я нужна ему, он без меня никуда.
Мы были спаяны так, что невозможно было нас растащить. Спаяны нашим внегласным договором, тайным сговором. Вот странно — прожили мы без любви, а были завязаны друг на друге так, что и не развязать. Только смерти это было под силу. Так и получилось. Мы понимали: и я, и он — друг без друга мы пропадем. Конечно, больше опасалась я, это понятно. Но и он опасался. Потому что возраст, болячки. Трудно уже привыкать к чему-то другому. Увлекался ли он? Думаю, да! Даже уверена. Впрочем, мне было это не важно, потому что я знала все его тайны. Все поступки, ходы. Все интриги. Он вообще был… неумным! Хитрым — да. Коварным — конечно. Интриганом — разумеется. Но не в бытовых делах. Поэтому мне доверял: «Ты, Лида, сделаешь это лучше!» Ну да ладно… Хотя бы нашел силы признать. А в чем-то признаться ему было трудно. Особенно в своих ошибках. Диктатор! И несмотря ни на что, я крутила им, как могла. Как женщина — любая, самая слабая — крутит мужчиной.
А про «несмотря ни на что»… Да, я знала. Я все знала. Знала, что он не любит меня. Знала, что женился назло. И знала, что он… всю жизнь любит ее!
Ох, как же поначалу она отравляла мне жизнь! Мою, совсем неплохую, очень безбедную и «нарядную» жизнь. Вот ничего не делала, а… отравляла. Просто тем, что жила. Странно, что я ревновала! Молодая, красивая, очень удачливая! Ведь не любила его, а ревновала к женщине немолодой, давно «сошедшей с конвейера» — его, кстати, выражение.
К той, что давно осталась без карьеры и денег, была одинокой, заброшенной всеми. Ее давно уже никто и не помнил — впрочем, у нас с этим просто: так же быстро потом забыли и меня. В одночасье. А я не страдала — все знала. Знала, что тут же забудут. И не расстраивалась! Я была не актриса уже, а жена Краснопевцева! А этот статус повыше! К тому же я не очень тщеславна и все про себя понимала.
Коллеги… Да там вообще одна зависть. Всегда! Так было, так будет. Люди с трудом прощают успех. И богатство — с трудом. Всегда ведь первой приходит мысль: чем я-то хуже?
А ничем! Просто кому-то везет, а кому-то…
Мне, считай, повезло. Так думали все. Так поначалу думала и я сама.
А потом… Слава богу, что об этом не знали — никто не знал, даже подруги. Мы друг перед другом выпендривались, как могли. Мерились всем — успехом, тряпками, квартирами, мужьями. Любовниками.
Но я о любовниках не говорила ни с кем и никогда! Потому что понимала: шаг в сторону и тут же расстрел! Так у него уже было — в первом браке. И он, несмотря ни на что, тут же ушел. А какая там была любовь!
Потом я стала ее жалеть. Нет, правда, жалела! Иногда говорила: «Отвези туда деньги!»
Он морщился и делал вид, что не понимает: «Куда — туда? Что ты имеешь в виду?»
«Милый, туда! — ворковала я. — Ей! Ей же так сложно, а для нас — пустяки!»
«Это не твое дело! — жестко отрезал он. — Совсем не твое! Ты поняла?»
Я кивала, опускала голову и вздыхала. Я понимала. Я из понятливых. Но знала, что он задумается. И деньги отправит. Девочку ее жалел. Даже любил. Своих детей не было — ни она не родила, ни я не сподобилась.
Я не хотела детей. Вообще не хотела. А от него — тем более. Боялась: вдруг девочка и вдруг — некрасивая? В него, в отца.
Глупость, конечно. Вранье. Чего тут бояться? Просто не хотела и все! Потому что себя очень любила. Хотела спокойной жизни. Да и мамочку помнила… И Полина моя всегда говорила: «Ох, не рожайте, Лидия Николаевна! С дитем надо быть постоянно! Прижать после родов и не выпускать! Как иголкой пришить! А вы? Разве сможете? Вот и я не смогла… Такая беда».
Я смеялась: «Ну, так что же ты? Ты почему не смогла? Я — это понятно. А ты? Ты, Полина? Езжай домой, расти дочку! Что ты засела тут? Что приклеилась? Мы ведь тебе чужие».
Она обижалась и уходила плакать. Дурная баба. Но я без нее — никуда!
Однажды подумала: раз она так легко… Ну в общем, отказалась от дочки… Значит, все не так сложно? Значит, можно и так? И получается, что я — права?
Нет, Краснопевцев его, моего Коленьку, никогда не забрал бы — я это точно знаю. Он вообще не имел сердечных привязанностей и с родней не общался. Родственных связей не понимал.
Полину, кстати, он не очень любил — осуждал. Как она может оставить родную дочь и сидеть тут, при тебе?
Я пожимала плечами: зарабатывает. Дочке на приданое.
Хотя сама понимала, что это не так. А он пожимал плечами: «Она что, в Средней Азии, ее дочь? Без приданого ее не возьмут?»
Да, осуждал. Однажды спросил:
— А что вы, Полина, никогда дочку свою не привезете в Москву? Столицу показать, Мавзолей…
Поля моя струхнула и покраснела:
— Да бабушку старую не с кем оставить!
— А-аа! — кивнул Краснопевцев. — То есть это она, ваша дочь, за бабушкой следит, а не бабушка за внучкой?
Говорил, что Поля слишком суетливая и не поймешь, что у нее внутри.
— Суетливая, да! Потому что старается нам угодить, — защищала я Полю. — А что там внутри — так какое нам дело? Я вот тоже, например, не знаю, что у тебя внутри!
Он удивился, но промолчал… Чует кошка, чье мясо съела!..
Он вообще был странным, мой муж. Сколько в нем было намешано! Ужас! То мертвого воробья пожалеет и зарыдает… А то человека сомнет и даже не вспомнит! Я часто думала: какой он? Конечно, плохой! И жестокий. И если ему наперерез — так горло перегрызет, это точно.
А подхалимов ненавидел! И прилипал. Отбрасывал их, как прихлопнутого комара со щеки. Смахнул и забыл.
И таланты иногда привечал — вытаскивал из дерьма, нищеты. Защищал. Помогал, чем мог. А мог он многое! Был недоверчив и всех подозревал. Комплексы? А иногда, наоборот, был так доверчив, что и дитя бы посмеялось! На совершенно очевидные вещи глаза закрывал. А потом сам же и удивлялся: «Как я мог? Старый осел!»
Иногда был жаден — копейки считал.
«Нет, Лида! Достаточно! Хватит с тебя золотишка! И так вся как елка! Просто сверкаешь».
