А ей было все равно — столица, провинция… Северный полюс… Южная Африка или Австралия…
Вещи он собирал сам — она по-прежнему почти не вставала.
Ну и поехали — что уж теперь?
— Так и приехали сюда, в эту… — Дина сделала паузу, — дыру.
Потом мы обе молчали. Я не задавала вопросов. Только теперь поняла, откуда такая тоска у нее в глазах. Ничего не получилось. И весь город к тому же знал про его похождения. Бедная, бедная… бедная, богатая Дина Михайловна! Столичная девочка, красавица, умница… И чтоб вот так!..
Я думала, что ничего больше она не скажет. И так все понятно. Но Дина снова начала говорить. Боль выплескивалась из нее, как кипяток из кастрюли — булькала, шипела как на горячей плите.
Дина говорила, что отношения у них так и не наладились. Нет, внешне все было неплохо, но… После той истории людьми они стали чужими. А были ли родными? Вот ведь вопрос! Он очень хотел детей, очень. Она честно старалась — нет, старались они вместе. Он доставал ей путевки на грязи в бесконечные санатории. Отправлял в столицу к лучшим специалистам. Ничего не жалел, ничего. Но… все было тщетно. Дина чувствовала свою вину. Хотя, в чем была ее вина? Непонятно. И эта вина загоняла ее в угол — все дальше и глубже. Он начал поддавать. Сначала слегка, потом все больше. Начались бесконечные походы в бани, на охоту, рыбалку. А там — пьянство и девки. Она была уверена: и девки! Приходил жалкий и виноватый, старался задобрить и «искупить». Кидал деньги, покупал путевки за границу. А Дина плакала и умоляла остановиться.
Он злился, срывался сильнее, а потом опять обещал, обещал. И все оставалось по-прежнему. Они почти не разговаривали — ну, как разговаривают муж и жена. Жили соседями. Дина, разумеется, все понимала про его баб — город-то маленький, всем все известно.
Отдыхать ездили поодиночке, и потом, спустя время, она находила следы его «романтических» историй — любовные письма, записки. Попадались они в бардачке машины, в его письменном столе, в пиджаке, в портфеле. Однажды нашла шелковый шарф и флакончик духов. Были скандалы. Но он, кажется, уже ничего не боялся. Не оправдывался, не врал и не обещал. Хлопал дверью и уходил к себе в кабинет. А Дина, раздавленная унижением, не спала в своей роскошной итальянской спальне с резными завитушками на высокой спинке. Размышляла о смерти.
Понимала одно: или терпеть, или уйти. Вот только… Куда?
А потом… Потом появилась эта. Марина. И вот здесь начался ад. Жила она даже не в Л. — в деревне. В десяти километрах от Л. Юбка до пупа, фиолетовый маникюр, черные тени. Как он вообще мог? Как мог на нее обратить внимание? На это чучело, чудовище, непромытую шалаву? Где были его глаза, где? Как можно было вообще… лечь с этой девкой?
Вскоре она родила. Финал! Апофеоз дивной истории! Весь город смеялся. Над ним. А там — мальчик, сын. Долгожданный. Нет, она где-то может понять — ребенок. И все же…
— Так и живем… — заключила Дина, — в сплошном веселье! Пару дней, на выходные, он там, а на неделе здесь, дома. Здорово, да? Снимает этой квартиру. Конечно, содержит! Да, там ребенок. Но… зачем же так? ЗАЧЕМ ТАК МЕНЯ УНИЖАТЬ и ТОПТАТЬ? А по-человечески нельзя было? Развестись и уйти. А ведь не уходит! Не хочет уходить отсюда, вы понимаете? Я говорю: «Уходи! Там ведь ребенок!»
А он отвечает: «Эту квартиру дали мне, не тебе! И отсюда я никуда не уйду!»
Но, думаю, дело не только в этом! Не только в квартире. Он… он боится сходиться с ней. Все понимает. Боится с ней строить семью. Он понимает, что такое она, эта девка. И еще, ему так удобно. Здесь чистота, красота, свежее белье, полный обед. Все, как он привык. А там… там молодое и жадное тело. Кувырки, бег с препятствиями и акробатические этюды. И еще сын. Разумеется, сын. Он возит мальчишке чемоданы тряпья и игрушек. А мальчик говорит «ложи» и «тубаретка».
Это рассказала его секретарша. Она из сочувствующих. А также про звонки ее, любовницы, по сто раз на дню. А у него все совещания, планерки, важные люди…
— И вообще, он не молод. В его-то годы и такая нагрузка! — Дина усмехнулась. — Думаю, — добавила она, — вот если бы… ну, не стало меня! Я бы его подвела! Ох, как бы я его подвела! Ведь тогда ему пришлось бы на этой жениться! — Дина засмеялась и посмотрела мне в глаза: — А вы как думаете, а? Подвела бы?
Я смутилась и только пожала плечами:
— Да кто ж их знает…
Дина кивнула и со вздохом продолжила:
— Да… хотя… они ведь прозрачны, эти мужики. И предсказуемы! И все их действия… можно просчитать до миллиметра. Не замечали? И еще… все они — жуткие трусы!
Я кивнула, сразу вспомнив Димку и Валентина. «Да, страшные трусы. Все так…»
Осмелев, я вдруг спросила:
— Простите меня… А почему… вы не уехали? Ну, в Москву? Вы же москвичка!
— Москвичка… — хмыкнула Дина, — была! Была я москвичкой! Когда-то. А сейчас… в квартире живет брат с семьей. Двое детей и один зять. Все там. Ну и тут еще я? С какого боку? Сесть им на голову? Брат ухаживал за отцом. Потом за мачехой. При чем тут я? Квартира его! И куда мне податься? Куда? Здесь мой дом. Я выстраивала его как детский конструктор — украшала и обставляла. Я люблю его. Здесь работа. Как ни крути, здесь я… человек. У меня репутация, должность. А что говорят за глаза — мне плевать! А в школе, я думаю… меня уважают! Ну, я надеюсь… Да и потом, — она улыбнулась, — этот Л. я всегда ненавидела… Дыра, захолустье. Мой самый страшный Кошмар! Кошмар с большой буквы. Гробница моя. А сейчас… я даже привыкла! Вы не поверите!.. Я смогла полюбить его тихие улицы, его нерасторопность, медлительность, провинциальность. Речку, лес из окна. Булыжную мостовую. Храм на горе. Я там… бываю. Сквер на обрыве и лавочку, где я люблю посидеть. Осенью я хожу по грибы. — Ах, как я люблю это дело! — и Дина снова заулыбалась. — Очень люблю! Осенний лес, желтые листья. Пахнет землей и дождем. Сыро и влажно. А дышится мне!.. Так легко, так свободно!
— А вы… — вдруг спросила меня Дина, — вы любите лес?
Я кивнула:
— Люблю. А город этот… ненавижу! — Я выпалила эту фразу одним махом и испугалась: — Не обидится ли?
Дина засмеялась и махнула рукой:
— Мне это понятно! Знаете, как я его ненавидела? Ох, трудно даже передать! А сейчас… нет, не полюбила — привыкла, наверное. Снова сила привычки… и это нас губит. Да и возраст… Ну, вы представьте, сколько лет вам и сколько мне. Да и сил не осталось… на перемены. Возраст, знаете ли… — странная штука! Мне ведь уже сорок девять… ни сил на борьбу, ни сил на эмоции. Даже на ненависть не осталось. Все кончились.
— А вам, Лидочка, — так Дина назвала меня в первый раз, — вам надо бежать! Скорее бежать! Прочь отсюда! И забыть этот город и этого, вашего… Как его? Да, впрочем, не важно! Только бежать! Вот я не успела… Так вы — за меня! Бегите скорее, я вас умоляю! Иначе погрязнете как в болоте, и так и останетесь здесь. Поверьте, я знаю. Вы думаете, у меня не было мыслей сбежать? А не сподобилась… И чего испугалась? Было это лет этак десять назад? Но вот ведь осталась… Наверное, все же надеялась, да… И еще, — Дина сделала паузу, — в молодости я его не любила. Ну, я говорила. А вот потом…
