— Эфир? С латыни — нечто неосязаемое, легкое, как воздух.
— Во-во, в самую точку.
Никита залез в шкаф и достал оттуда склянку.
— Дарю.
— А как пользоваться?
— Кладешь на лицо ватную маску и капаешь пятьдесят капель. Пациент вдыхает эфир и впадает в глубокий сон — даже боли не чувствует. Только переборщить нельзя. И даже при точной дозировке при выходе из наркоза могут быть тошнота, замутненное сознание. И горюч чрезвычайно! Не дай бог пролить его на огонь — не потушишь!
— За подарок спасибо, видел я зелье в действии. Но я не за этим пришел.
— Да? — удивился Никита. — По-моему, других обещаний я не давал.
— Секрет у тебя купить хочу. Подарок хорош, слов нет — но ведь он кончится. Ты, как лекарь, меня понять должен. Я хочу им обладать — для пользы дела.
— Зная секрет, ты в своей стране обогатишься немерено. Можно его изготавливать и другим «дохтурам» продавать, а коли желание будет — и секрет изготовления продать.
— Выгоднее готовым эфиром торговать, — лицо Самюэля выражало теперь крайнюю заинтересованность, глаза алчно сверкали.
— Дешево не продам, — заявил Никита. Уж он-то знал, что эфир хорош, пользоваться им будут долго — пока не перейдут на эндотрахеальные наркозы с флюотаном и прочей современной химией.
— Два золотых шиллинга даю! — заявил Самюэль.
— Двадцать, и ни пенсом меньше, — упорствовал Никита.
— Двадцать? Это много, очень много! Дорого!
— Ты за него тысячи получишь, а двадцать отдать не хочешь.
Самюэль задумался — он хорошо знал, что деньги свои вернет с лихвой.
— Пойдем в хорошую трапезную, посидим, поговорим, — предложил англичанин.
— Согласен, я не обедал сегодня.
Они прошли в харчевню неподалеку — Никита иногда там бывал. Кормили в ней вполне вкусно и недорого. Англичанин заказал себе отварную рыбу, а Никите жареную курицу и гречневую кашу. Самюэль попросил еще кувшин фряжского вина.
Они с аппетитом поели, и Самюэль стал торговаться:
— Все-таки сумма очень велика — даже неслыханно! За такие деньги можно в городе целый квартал купить, а может — и два.
— Ты хочешь секрет изготовления эфира? Я назвал свою цену. Не готов платить — выдумай зелье лучше.
На Руси для некоторого обезболивания использовался отвар корня мандрагоры, дурман-травы, мака. Скорее всего — и в Британии применялись их аналоги. Но у трав очень трудно рассчитать дозировку, как говорят у медиков — оттитровать. Кроме того, травы, как обезболивающие, слабы, а добавишь дозу — пациент долго не выйдет из наркоза или получит осложнения, и Самюэль это прекрасно знал.
Эфир был изобретен еще в XIII веке, но почти неизвестен в медицинских кругах, и широко применять его стали только в начале девятнадцатого века.
— Я все-таки «дохтур», как говорят на Руси, а у нас — медикус. Не мое дело выдумывать зелье. Положа руку на сердце — ведь не ты изобрел эфир.
— А хоть бы и так. Но сейчас только я один владею секретом его изготовления.
Они говорили долго, спорили. Самюэль пытался сбить цену, Никита упорствовал. Если бы на месте Самюэля был русский, Никита отдал бы технологию изготовления эфира бесплатно. Англичанин же хотел получить секрет задаром и у себя в Британии озолотиться.
Обе стороны устали, приведя уже все возможные доводы.
— Я вижу, что ты не уступишь. Давай выпьем вина, — предложил англичанин. — Так и быть, я возьму деньги в долг, но завтра приду к тебе в лекарню, и ты сам покажешь мне, что и как делать.
— Согласен — как только получу деньги.
Самюэль разлил вино по кружкам.
— За сделку! — провозгласил тост «дохтур».
Никита уже было поднял кружку, как вспомнил слова привидения. Как там сказала Любава? «Не пей вина из чужих рук?» Неужели имелся в виду этот случай?
Никита поставил кружку и закашлялся — сымитировать сильный приступ кашля ему, доктору, не составило труда. Сиплым голосом он прошептал:
— Быстро воды!
Самюэль, встав, бодро направился к трактирщику, и в эту секунду Никита мгновенно поменял местами кружки. Если англичанин незаметно и подсыпал отраву, то ему в кружку, а не в кувшин.
Самюэль скоро вернулся, неся воду.
Никита жадно схватил кружку с водой и сделал пару глотков. Потом вытер выступившие от кашля слезы.
— Простыл, извини. Так на чем мы остановились?
— Я тост сказал — за сделку!
— Точно, — подхватил Никита, — выпьем за сделку!
Никита поднес кружку ко рту, сделал несколько глотков. Приятное вино, никакого необычного привкуса. Англичанин пригубил свою кружку, сделав пару глотков.
Никита незаметно для «дохтура» присмотрелся к руке, в которой он держал кружку.
На правой руке Самюэля был перстень с крупной печаткой. Под нее и порошок ядовитый спрятать можно, и подсыпать его незаметно. Неужели, стервец, отравить захотел? Не смог сбить цену и решил вовсе вывести Никиту из игры, устранить, как конкурента? Но теперь он сам отведал своей отравы. Как говорится — не рой другому яму, сам в нее попадешь.
Никита уже наелся, да и время вечернее, за окном темно.
— Устал я, отдохнуть хочу, — заявил он.
— Да-да, засиделись. Так во сколько мне завтра к тебе пожаловать? Раньше полудня я деньги не найду.
— Значит — после полудня жду.
От дверей трактира они разошлись в разные стороны.
Никита шел к себе и думал — не перестраховался ли он? Может — привиделась ему Любава в пьяном угаре?
Однако англичанин не пришел ни завтра, ни послезавтра. Как узнал потом Никита, «дохтур» тяжко заболел: слабость, кровавый понос, рвота открылась. Это потому, что вина он отхлебнул совсем немного. А выпей больше — помер бы в мучениях. Вот и не верь потом в привидения! Выручила, вовремя подсказала Любава. А англичанин «хорош», змея подколодная! Решил конкурента по-тихому убрать. За должность свою держится, потерять боится. А ведь может свинью подложить. Или царю в ушко нашепчет пакостей, или людей лихих подошлет, наняв за деньги.
Смерти Никита не боялся. Он ее и видел не раз, и понимал, что все когда-то в землицу сырую лягут — ведь не Кощеи Бессмертные. Но быть мишенью нечистоплотного коллеги не хотел. Да и вообще после смерти Любавы ничто его в Москве не держало, а по некоторым улицам он вообще ходить перестал, чтобы ничего не напоминало о девушке. Как-то незаметно, не вдруг пришел он к решению покинуть Первопрестольную. И лекарню с налаженной работой бросить не жаль. Не радовала его больше Москва, потому как Любавы в ней нет и не будет.
Однажды утром проснулся Никита с необычным решением — надо уйти в монастырь. Не получается у него с женщинами, не дает ему судьба ни в том, ни в этом мире возможности создать семью, и стало быть — не для него мир плотский. Только решение серьезное, посоветоваться бы с кем? Друзей близких нет. С Елагиным? Никита заведомо знал, что князь отговаривать его будет — кому охота лекаря терять?
