Ну, и бьется она с этим отпрыском, чтобы он почувствовал ответственность автора. Есть ли смысл? Есть. Она уже замечает проблески понимания и даже интереса. Любопытно, что сумма вознаграждения за куда более сложную работу, чем они заказывали изначально, не только не увеличилась, но стала меньше. Папа вычел ее интерес. Его она должна сама оплатить. Логика и справедливость торгаша. Ладно, проедем. Другие нынче редки.
Освободилась Нина на рассвете. Ученик так зевал, что готов был вот-вот захрапеть в трубку. Храпа Нина не выносила. Она вышла на балкон, вдохнула запах черемухи, не глядя, опустила руку вниз: там в это время ждет своей очереди гулять хаски Фрея. Голубые глаза уже радостно сверкали. Они быстро собрались, погуляли. Возвращаясь, Нина увидела свет в квартире Кати. Обычно она так рано не вставала. Рики вытаскивал хозяйку на прогулку после одиннадцати. Катя тяжело отходит после каждого спектакля. Наверное, еще не ложилась, решила Нина и опять подумала, что Катя сложно как-то живет. Почему-то все не выходит замуж за Толю, генеральского сына, неплохого художника. А он ее любит, кажется, по-настоящему. Надо поговорить.
Катя видела в окно, как Нина с Фреей прошли внизу. Совсем рано сегодня, замучил ее, видно, этот «тупой и еще тупее». Не ложилась. Она распахнула окно, вдохнула запах черемухи, посмотрела наверх, на чистое-чистое небо, взяла сигарету со стола и села на подоконник своего десятого этажа. Она забралась с ногами, обняла одной рукой колени, другой держала сигарету и сидела так спокойно, как будто дело было на полу или на диване. Совершенный вестибулярный аппарат. Катя глубоко затягивалась и выпускала дым, чтобы он окутывал ее лицо. Так легче смотреть на мир, сквозь полупрозрачный занавес. Сквозь кисею… Надо быть самоубийцей, наверное, чтобы согласиться на то, на что она пошла. Нельзя ворошить чужое прошлое, чужую страшную жизнь, принимать эстафету из рук того, кого здесь нет, чьего согласия не получить никогда.
Катя спрыгнула на пол, погасила окурок, взяла с полки большую фотографию в серебряной рамке. На нее скорбно взглянуло красивое, известное лицо. Катя долго смотрела в эти мудрые глаза, потом пропела: «Сожми виски, сожми виски, сотри огонь с лица, да что-то в этом от тоски, которой нет конца»
[2].
Кате было хорошо в ТЮЗе. Она идеально вписывалась в коллектив, являлась его украшением, бесспорной примой. Внешность… Рыжие волосы, зеленые глаза, чуть вздернутый носик с веснушками, которые не нужно рисовать гримеру, их лишь иногда делали ярче, стройная невысокая фигурка, прелестный голос. Катя могла бы играть инженю еще много-много лет. Даже когда волосы поседеют. Рыжая краска — не вопрос. А танцевать и петь Катя будет столько, сколько живет… Она и сейчас танцует, как правило, даже если зритель этого не видит, в своих новых взрослых, тяжелых, в основном трагических ролях. Просто пройдет иногда так, что ее танец можно почувствовать. Режиссер Антон сразу заметил, и в этих местах теперь появляется неожиданная тихая озвучка. Грозная, печальная или нежная мелодия… Антон думает о том, как помочь ей войти в образ, войти в другую жизнь, войти в чужое горе, трагедию, любовь, страсть. В смерть… А как она из этого выйдет — это ее проблема. Раз ее взяли в такой серьезный театр. Ей создали все условия, для нее адаптировали самые сложные пьесы. Их просто заново поставили на нее. Это так очевидно, что остальные актеры вряд ли ей простят, даже когда перестанут воспринимать как новенькую, выскочку-инженю, пассию режиссера. В этом месте Кате стало вдруг тревожно и неуютно. Она подумала, что правильно поступает Нина. Она выходит с собаками, не пытаясь поспать, чтобы улеглись на воздухе и открытом пространстве усталость и напряженность, которые все равно не дадут уснуть. Потом, Нина говорит, так здорово спится… Катя подошла к дивану, где сладко посапывал Рики под своим розовым одеяльцем. У них такой ритуал: Рики укладывается, голова на маленькой плоской подушке, а Катя накрывает его этим одеяльцем. Он сразу засыпает и до утра даже не шевелится во сне. Только безумная хозяйка станет будить спящую собаку. Все только и мечтают, чтобы утром собака подольше поспала и человеку дала поспать. Но иногда человеку без собаки просто не выжить.
— Рики, — шепнула Катя, — гулять.
Они погуляли. Нина говорила правду. Очень хорошо в такую рань. Тишина, как в раю, солнце ласковое, чуть сонное, воздух душистый… Вернулись. Рики поел с аппетитом. Катя тоже. У них синхронно начали слипаться веки. Катя плотно задвинула шторы, они поплыли в сон. Пес поплыл добровольно, а Катю потащил кто-то в чужой сон. Она — Тойбеле
[3]. Она еще не совсем уснула, а демон уже так беспощадно ласкает ее тело.
Катя металась на постели, пока не вырвалась из горячих, коварных, жестоких объятий. Села, провела руками по мокрой ночной рубашке и разорвала ее от груди до подола. В этом спектакле у нее практически один костюм — ночная рубашка… Катя бросила поверженную тряпку на пол. Вот сейчас один — ноль в ее пользу. Раз такая жесткая игра.
На террасе своей подмосковной дачи пил виски и закусывал дымом из трубки режиссер Антон. Он был сейчас не здесь. Не у себя. Он видел окно Катиной квартиры, ее, сидящую на подоконнике десятого этажа. Он был там на рассвете. Не поверил своим глазам. Маленькая рыжеволосая фигурка. Сидит и курит без всякой страховки, одной рукой обнимает колени, другой держит сигарету. Если подует ветерок, если вдруг налетит сейчас ветерок — он унесет ее, эту сумасшедшую детку-конфетку, которую он выбрал на роль исполнительницы всех своих самых невероятных идей. Она улетит, все оборвав. А он останется со своей виной, за которую ему держать ответ перед высшим судом. Потому что он втянул Катю в смертельную игру.
Нину разбудил телефонный звонок. Прежде чем ответить, она посмотрела на часы. Боже, уже одиннадцать. Как же сломал ей режим этот малоумный недодипломник. Впору самой заплатить его папе неустойку. И начать работу, которая приносила бы хоть какое-то удовольствие.
— Да, Толя. Привет.
— Нина, не знаешь, Катя куда-то собиралась? У нее все утро заблокирован мобильный, а домашний не отвечает.
— Спит, — уверенно сказала Нина. — Она не спала в пять утра, я видела. Они всегда с Рики выходят поздно.
— Странно. Я уже у нее на площадке вообще-то. Звоню в дверь. Там никого, раз пес не лает. Мы вроде договорились, что я в одиннадцать приеду.
— И все-таки я думаю, что они оба спят. Рики не всегда лает на звонок. Он очень щадит свой сон. Это значит всего лишь, что и он спит. Я бы знала, если бы она утром куда-то собиралась. Толя, она очень усталая в последнее время. А телефоны она отключает, я видела не раз.
— Но мы договорились…
— Толя, думаю, она не смогла проснуться. Давай так — ты пока поедешь по другим делам, я свяжусь с ней и позвоню тебе. Или она позвонит. Ты Катю куда-то пригласил?
— Ну, да. Пикник на даче. Шашлыки. Люди туда уже едут.
