— Давай съездим к одной девушке. Она не умеет ни читать, ни писать. Но умница. И детей нянчить умеет.
— То есть как — не умеет читать и писать? А как же обязательное образование? — спросила бабушка.
— Я как-нибудь возьму тебя с собой в поездки по мертвым деревням России, о которых пишу книгу. И ты увидишь, в каком веке живут там люди. Как жили при феодализме, при крепостничестве, при сталинском режиме, при развитом и прочем социализме. Если не было со времен царя дороги до поселка, где есть школа, то ее нет сейчас, не будет потом. Как рожали бабы дома с повитухой или без, так и рожают. Когда были земские врачи, те еще ходили, ездили на извозчиках к любым больным. Теперь нет. А этой несчастной мать умерла при родах. Ее приютили родственники, но даже не подумали регистрировать. Вырастили батрачку.
Бабушка часто рассказывала тот разговор, как она сомневалась, стоит ли брать дикарку, но потом что-то всех очень зацепило в этой истории. Элина вспомнила однажды в путешествии по старой России тот рассказ. Она видела в двадцать первом веке, в эпоху высоких технологий и невероятных достижений настоящих Маугли в деревенских домах. Даже сейчас некоторые селяне покупают себе сирот в батраки. Кто в мире поймет, что такое выгребные ямы, как люди могут жить без света и воды, забивать скот, потому что нечем кормить.
Эля тогда с однокурсниками поехали в Ростовскую область, на Дон, хотели посмотреть знаменитых на весь свет элитных лошадей Буденновского конезавода. Эле всегда казалось, что кони — высшие, божественные существа.
Ребята не знали, что произошло там пять лет назад. А там они увидели не рысаков, а убитый, мертвый рай. Рейдерский захват из Москвы. Перед приходом нового «директора» ворвались на завод некто в масках и с оружием. Коней перебили. Потом отправили мертвых и живых под нож, на колбасу. Люди потеряли все: заработок, любовь, гордость от своей прекрасной работы. Кто не успел убежать, кому некуда, не на что и уже незачем уехать, тот остался доживать в собственных слезах среди руин воспоминаний. И лишь один человек был счастлив. Ему удалось спасти самого прекрасного, самого золотого рысака, победителя множества международных выставок… Так они и жили в своем нечаянном счастье, вдвоем, живые. И по убитой деревне своей неземной поступью ходил золотой рысак, помнящий свою славу, а его обнимал и плакал от любви и восторга этот странный человек, которому больше ничего не нужно, чем спасенная красота и эта, одна жизнь.
С тех пор Эля не читает розовые слюни о счастливой деревне. И никогда не ездила на «пленэр». Другую Валю-Валечку ей искать незачем. Некого нянчить.
После рассказа подруги бабушка и папа поехали посмотреть на странную протеже. Вернулись с Валей и ее хозяйственным мешочком в цветах. Читать и писать Валю учила Элина. Ни у кого не было такой благодарной и счастливой ученицы…
Мама оформила ей паспорт, сказав, что это ее дальняя родственница, у которой сгорели документы при пожаре. Папа для этого съездил в деревню, чтобы получить у древнего старичка, оставшегося от какого-то органа управления в полностью не работающей деревне, справку.
…Элина быстро вернулась в комнату, где звонил ее телефон. Легка на помине эта Нина.
— Слушаю, Нина.
— Я на минуту. Ты спрашивала про личную жизнь. Так вот мой Гриша, который, как ты знаешь, ушел от меня к этой кошмарной бабе, уже четыре месяца кормит червей.
— Не поняла тебя. Что ты имеешь в виду?
— Помер! Моими молитвами. Но успел перед смертью переписать квартиру свою на нее.
— Что с Гришей случилось?
— Рак. Говорю же, моими молитвами. Они его и там достанут. Ты поняла про квартиру?
— Что тут не так? Эта женщина — его законная жена.
— Ты не понимаешь? Он прожил со мной пять лет. А с этой — год. И уже таскался по больницам. Такая лямур-тужур.
— Поняла. Напиши мне в эсэмэс, пожалуйста, где он похоронен, участок, место. Я съезжу, попрощаюсь. А что тебе сказать, Нина, даже не знаю. То ли соболезнования, то ли поздравления по поводу твоих молитв, то ли пожалеть тебя из-за квартиры. Вопрос, зачем тебе вторая квартира, риторический. Это значит, отвечать не нужно. Спасибо, что сообщила.
— У нее тоже есть вторая, — выпалила Нина, пока Эля не разъединилась. — Однушка какая-то. То есть была. Она сразу ее продала. На операцию. Смысл — на последней стадии делать операцию?
Плохо болеть еще и потому, что выпадаешь из круга, защищенного регулярными делами, работой. Стоишь, лежишь тут, как мишень. И никто не промахивается. Память даже не ищет в душе свободные места — лупит по ранам. А Нина… Она всегда несчастный случай, который не может не состояться. Гриша, ее муж, был скромным, очень интеллигентным заведующим лабораторией одного НИИ. Они приходили вместе сюда еще при родителях Эли. Потом он иногда заезжал к Эле один, если оказывался поблизости. Он всегда хотел есть, оставаясь худым, торопливо рассказывал о работе, смотрел беспомощно и вопросительно глазами в сильных очках, плохо покашливал. Дело было не в легких, понимала Эля. Это что-то похожее на сильный, запущенный гастрит. Или язву. Она как-то позвонила Нине и сказала:
— Нина, Гришу надо показать врачу. Ему нужна диета и частое питание.
— Он что, жаловаться к тебе приходил? Что не кормлю?
— Нет, — ответила Эля. — Мой вывод.
Это была ошибка — позвонить ей. Проблема Гриши могла быть связана и с тем, что ему нельзя нервничать. Нина уже уморила свою достаточно молодую маму. Она однозначно моральный вампир. Жалко, что он так поздно решился уйти к своей сотруднице, к которой его привела не столько любовь, сколько желание спастись. Но и любовь тоже была, конечно. Просто он выглядел все хуже и хуже. И перед тем, как уйти от Нины, приехал к Эле.
— Мне хотелось бы узнать, как ты к этому относишься. Я люблю Свету. А она любила меня еще до того, как я на Нине женился. Потому и замуж не вышла.
— Я скажу, как отношусь. Беги к Свете прямо сейчас, не заходя домой.
Он побежал… Нина еще попила кровь с разводом. Ей все не давала покоя его квартира, маленькая квартира, по поводу которой она все время строила какие-то планы. Их было так много, что из-за этого не успела осуществить. Света, значит, пыталась его спасти. А Нина, разумеется, продолжала их изводить, мстить, нести подлую ахинею, типа: «Смысл — на последней стадии». Жалко очень Гришу. Убитая жизнь кроткого человека. Жертвы.
…Жертвы. Эля была в девятом классе, когда их учительница по математике Лидия Михайловна сказала в конце урока:
— Ребята, я хочу с вами поговорить и посоветоваться. У меня есть сын вашего возраста. Павел. Он болен. У него ДЦП — детский церебральный паралич. Он не очень хорошо ходит, неважно говорит. Но он неплохо учился в интернате, не отстал от вас по программе. Мы с ним решили, что он может вернуться домой, быть рядом со мной и обычными ребятами, такими, как вы. Скажу больше: он не может быть в интернате. Это сказывается на его состоянии плохо. Короче, Екатерина Васильевна, наш директор, согласна взять его в ваш класс. Если вы не возражаете.
