«Главное – мать в порядке, а эта развалина пусть катится на свалку…»
– Олеся, что… что это за голова? Которую… тебе подарили? – запинаясь, спросила мама.
Я медленно перевела взгляд на Женю. Он сидел, развернувшись всем корпусом к телевизору, и с увлечением смотрел Задорнова.
«…американцы… бедная нация, им ни за что, понять нас…» – сочилось с экрана. Смех в зале.
– Это подарок. Из глины, – негромко ответила я, отойдя к окну. Непроизвольно отметила, что солнце уже скрылось за темнеющей полоской леса. – Мне Женя подарил. Что случилось? Ты можешь не кричать, а нормально объяснить?
– Олеся, Андрей сломал ее. Он…
Мать заплакала.
Я ощутила закипающую ярость. Урод.
– Пожалуйста, выслушай меня, – жалобно хныкала мать. – Он считает, что… я даже не знаю как сказать… он сказал, что волосы на этой голове принадлежат его дочке! Маргарите! Слышишь меня? Олеся!
– Слышу, – на автомате откликнулась я.
– Андрей сказал, что он чувствует запах! Запах волос своей дочери! Я не могла ничего с этим поделать! Он звонил тебе, но ты не брала трубку! Он разбил молотком эту штуку, а под глиной…
Я зачарованно смотрела на зарождающийся месяц. Серебристая улыбка на стремительно темнеющем небе. Мертвая улыбка.
– …под глиной обнаружилась голова! Не твоя! Это точная копия Маргариты! – закричала мама. – Олеся! Как он это сделал?!! Она маленькая, как… как яблоко! И это не глина, это кожа! Андрей говорит, что это настоящая кожа!! Только высушенная и набитая, как чучело!! О боже… Олеся?! Ты слышишь, дочка? У папы удар, сейчас приедет «Скорая»! Он хотел вызвать милицию, но ему стало плохо!!
Мне вдруг стало трудно дышать. В отражении окна, как в зеркале, я видела, как Женя продолжал уплетать пирог, тихонько хихикая над шутками известного сатирика.
– …приезжай, дочка. Мне страшно. Это… эта голова… она такая жуткая… и правда, похожа на Маргариту…
Снова плач.
– От нее начало вонять… Олеся? Ты где?
Я открыла рот, но тут же закрыла его. Слов не было. Были только мысли, нагромождающиеся друг на друга тяжеленными плитами. Сорвись одна вниз – и ты вместе с ней скатишься в ущелье безумия.
– Дочка… ты… у него? – шепотом произнесла мама.
В следующее мгновение телефон отключился.
Я не стала набирать ее номер.
Молча повернулась, не сводя глаз с Жени.
– Что там случилось у вас? – не отрываясь от экрана, поинтересовался он. – Все в порядке?
– Да, – хрипло отозвалась я.
«Наружу. Выйти наружу и позвонить в милицию»
– Ты хотела посмотреть мои работы, – сказал парень, обиженно оттопырив нижнюю губу.
(…Андрей говорит, что это настоящая кожа…)
(Только высушенная и набитая, как чучело…)
– Женя…
– Ты уходишь.
Это прозвучало не как вопрос, а скорее как констатация факта. Не очень приятного для хозяина дома. Который приложил столько усилий, чтобы встретить желанную гостью на высшем уровне.
– Вы все уходите, – тихо произнес он, выключив телевизор. Развернулся вместе со стулом ко мне. – Рано или поздно уходите.
– Я… мне нужно подышать свежим воздухом, – с принужденной улыбкой сказала я.
Маленькое движение в сторону двери.
– Открой окно, Олеся, – мягко предложил Сбежнев. – И подыши здесь.
Он поднялся, скрипнув стулом. – На улице прохладно. Ты простудишься.
– Мне надо…
– Я тут подумал, может, ты вообще сегодня останешься у меня ночевать? – спросил Женя, подмигивая мне. Он шагнул ко мне, и тут мои нервы не выдержали. Взвизгнув, я швырнула в него стулом и бросилась вниз по ступенькам. Задыхаясь от ужаса, кинулась к двери, про себя возблагодарив бога, что не стала разуваться, надев на туфли бахилы, которые мне предложил именинник…
В дверном проеме высилась сухопарая фигура. Щетинистое лицо было наполовину закрыто козырьком кепки.
Ухмыляясь, незнакомец размахнулся и нанес мне сильный удар в лоб. Внутри что-то вспыхнуло переливающимся калейдоскопом красок, и я потеряла сознание.
* * *
– Эй. Детка, просыпайся. К тебе прилетела фея. В ночной рубашке в горошек, – услыхала я чей-то голос.
Я разлепила глаза и с усилием подняла голову. Она казалась мне тяжеленной, будто была…
(из глины).
В глаза бил свет, словно я лежала на операционном столе. Я моргнула.
– Ну, вот и замечательно, – обрадовался сидящий передо мной мужчина. Он снял кепку, вытирая влажный от пота лоб.
– Я ведь предупреждал тебя, – сказал он и покачал головой, как если бы перед ним сидел несмышленый малыш. – А ты не послушалась.
Я попыталась встать, но руки мои, впрочем, как и ноги, не шевельнулись. Бледнея, я огляделась. Мое тело было привязано к стулу настолько плотно, что затрудняло дыхание и больно стягивало конечности. Животный, первобытный страх захлестнул рассудок, и я закричала.
Незнакомец ударил меня по щеке. Потом еще раз. Крик заглох, перейдя в плач.
– Прости, – произнес он, и, – невероятно! – в голосе мужчины зазвучали сочувствующие нотки. – Я стараюсь не поднимать руку на женщин. Но иногда приходится делать исключения.
– Отпустите… отпустите, пожалуйста, – заканючила я, но он просто приложил указательный палец к губам:
– Шшш…
Я умолкла.
Только сейчас я обратила внимание на Женю.
(хочешь посмотреть мои работы?!)
Он сидел в другом конце стола, также связанный по рукам и ногам. Но больше всего меня потрясло выражение лица моего одноклассника – он выглядел так, словно через минуту его поведут на эшафот. Странно, но меня это немного успокоило.
«Этот мужик что-то имеет против Сбежневых», – пытаясь привести в порядок хаотичные мысли, рассуждала я. «Как говорят, я просто оказалась не в то время не в том месте. Может, меня и не тронут, оставив в качестве зрителя. Вот только у меня нет никакого желания смотреть это представление»
Впрочем, это было слабым утешением. Что бы ни замыслил этот псих, сидящий передо мной, сделать с Женей и его отцом, я была свидетелем. О том, что в таких случаях делают со свидетелями, мне почему-то не хотелось думать.
Откуда-то справа послышался стон, и я, повернув голову, увидела отца Жени. Связанный, он лежал на диване, его рот был заклеен липкой лентой.
– Вся компания в сборе, – засмеялся незнакомец и потер ладони. – Ладно. Пора открыть карты. И если Петр с сыном в курсе, – он, не меняя позы, направил большой палец в мою сторону, – то для тебя все происходящее наверняка является полным сюрпризом.
