– Ой, – выдохнула Ира. Ее громадные глаза еще больше расширились, казалось, они заполонили все лицо девочки.
– Они полетели за ними. Паша с Ирой уже далеко убежали. Только Димка отстал. Он кричал. Потому что был дурак. Паша с Ирой молчали, и птеродактили их не услышали. А Димку услышали.
Диме неожиданно захотелось заткнуть уши. Эта мысль еще не успела закрепиться в его сознании, как руки сами собой потянулись к ушам.
(потому что был дурак…)
Ладони замерли в нескольких миллиметрах от мочек, потом безвольно упали вдоль тела, как влажные мочалки.
Он не сделает этого. Он не трус. И не дурак.
Ира не должна видеть, что ему страшно.
«Скорее бы вошла Елена Борисовна. Тогда все быстро закончится».
Но ни Елена Борисовна, ни Мария Сергеевна не входили. Даже не было слышно цокота их каблуков. Еще бы, они сейчас заняты, ведь скоро праздник.
– Птеродактили налетели на Димку. Он описался от страха, – бубнил Паша. Похоже, он выдумывал сказку на ходу – выражение его лица менялось по мере изложения. От флегматично-кислого до напыщенного, от сладостно-издевательского до злобно-веселого. – Они уже хотели нести его к Бабе-яге, как вдруг на помощь Димке пришел Паша. Он занимался карате и был сильным. Он победил птеродактилей, оторвал им головы, и они сдохли. А мы убежали домой.
После этих слов Павлик снова засунул палец в нос. Вытащил, внимательно осмотрел, и, удовлетворившись результатом, довольно хмыкнул.
– Ну что, понравилось? – спросил он, непонятно к кому обращаясь – к Ире или Диме. Однако дети молчали, лишь тихое посапывание их однокашников нарушало возникшую паузу.
– Это нехорошая история, – наконец подала голос Ира. Она с нескрываемым облегчением сняла с головы одеяло, словно оно служило ей некой защитой, пусть и воображаемой.
– Зато она интересней, чем у Димки, – безапелляционно заявил Паша.
– Уходи. Иди на свою кровать, – сказал Дима. Его голос дрожал, как струна.
– Испугался? – прищурился Паша. – Ты испугался. Уж я-то знаю. Димка-глобус сел в автобус и поехал на войну. Дрался-дрался, обосрался и сказал: «Кончай войну!» А войну не кончили, Димочку прикончили.
– Паша, не обижай его, – вступилась за друга Ира.
– Пусть скажет, что он испугался, – настаивал Павлик. Он встал с кровати и, наклонившись ближе к Диме, произнес:
– Ты трус. Ты боишься Бабу-ягу. А еще боишься троллей и вампиров. Ты всех боишься.
Дима вскочил с кровати.
– Я ничего не боюсь! – закричал он. Уголки его светло-серых глаз наполнились слезами. – Иди отсюда!
Рот Паши растянулся в глумливой улыбке – он словно ждал с минуты на минуту эмоционального взрыва паренька.
– Ты мне ничего не сделаешь, – четко и внятно сказал он. – А я тебе могу дать по морде. Ты трус. И слабак. И твой папа трус и слабак. И пьяница. Мне мой папа сказал.
– Уходи!!
Вокруг сонно заворочались дети, начиная просыпаться от шума.
– Паша, не надо! – взвизгнула Ира, видя, как мальчики бросились друг на друга. Дима вцепился в майку Павлика, но тот, значительно превосходя противника по росту и весу, с легкостью отстранил его от себя и швырнул на кровать, словно куклу. Дима перекатился на спину, майка задралась, обнажая впалый бледный живот ребенка.
Едва сдерживая слезы, он снова кинулся на обидчика, но Паша ловко перехватил его руку и, выворачивая сустав, толкнул паренька на кровать, после чего навалился на Диму всей тушей. Внезапный треск и грохот прозвучали как гром среди ясного неба, заставив умолкнуть детей, к тому моменту уже почти всех проснувшихся и оживленно комментирующих неравную схватку.
– Ну, вы даете, – протянул Максим Погорелов. Он наморщил нос, сплошь усеянный веснушками:
– Теперь вас Елена Борисовна точно на праздник не пустит. Кровать сломали.
– Это он сломал, – сказал Паша, ткнув своим пухлым пальцем в замершего Диму. Кашин поднялся на ноги. Вид у него был немного обескураженный – впервые все пошло не так, как он планировал. Толстяк наклонился, бегло взглянул на сломанные ножки и торопливо зашлепал к своему спальному месту. – Его кровать, значит, он и сломал, – бросил он.
Дима с отсутствующим видом начал расправлять скомканное одеяло, стараясь не встречаться взглядом с Ирой. Движения его были вялыми и заторможенными, как у больного.
За дверью послышались быстрые шаги, и дети, как по команде, нырнули под одеяла, моментально притворившись спящими.
– Что здесь происходит? Алексеев?
Елена Борисовна выжидательно смотрела на Диму.
– Ну? Я жду объяснений.
– Я не знаю, – с усилием выговорил он.
– Что ты сделал с кроватью? – всплеснула руками воспитательница, подойдя ближе и увидев накренившееся к полу изголовье. – Ты что?! Зачем ты ее сломал?!
Дима молча смотрел в пол, словно все, что его интересовало в данный момент – его собственные босые ступни, худые, с неаккуратно подстриженными ногтями. Он хотел сказать, что он тут ни при чем, что кровать сломалась случайно, что он вовсе не ломал ее, но… Слова намертво застряли в горле, царапая плоть, будто шершавые куски сухаря.
– Елена Борисовна, это все Павлик Кашин!
Голос Иры, прозвучавший в звенящей тишине, дрожал от возмущения.
– Она врет! – завопил Паша, поднимая с подушки голову.
– Что между вами произошло? – потребовала объяснений Елена Борисовна.
– Я спал. А Димка прыгал на кровати. И сломал, – выпалил Паша.
– Если ты спал, то как узнал, что Дима прыгал на кровати? – удивилась женщина, но Пашу этот нюанс ничуть не смутил:
– Он прыгал и разбудил меня. Я проснулся и увидел, как он сломал.
– Он все врет, – снова вмешалась Ира. – Он приставал к Диме, и они стали драться. А потом упали на Димину кровать.
После этих слов притворяться спящими было уже глупо, и дети, откинув одеяла, жадно прислушивались к конфликту.
Елена Борисовна размышляла недолго.
– Я предупреждала вас, чтобы вы вели себя тихо. Кашин, Алексеев, по стульям. В разные углы. У вас еще есть время подумать перед тем, как начнется праздник.
Дима молча поплелся к стульям, стоявшим в длинный ряд у стены.
– Кашин! Тебя что, разве не касается?
Тон Елены Борисовны стал прохладным.
– Это все он, – пробурчал Павлик. – Я ничего не делал.
– Я больше повторять не буду. Быстро на стул. Я жду.
Кряхтя, словно немощный старик, мальчик сполз с кровати и с нарочитой неторопливостью направился к Диме.
– Нет. Сядь в другой конец, – велела воспитательница. Кисло улыбнувшись, Павлик подчинился.
