— Давно вы на фронте, Светлана?
— Третий месяц уже, — тяжело вздохнув, ответила та.
— Не страшно? Войнища-то какая идет. Мертвые, крови-то — море целое.
— Страшно было дома, здесь легче.
— Да? — удивился я. — А где дом-то у вас?
— Ленинградская я. Такое у нас зимой было, словами не передать…
— Бывал я у вас, осенью, уже тогда тяжко было. Как зиму пережили, даже не представляю.
— Вы служили в Ленинграде? — как-то радостно спросила Светлана.
— Лечился, в госпитале лежал. Точнее сбежал оттуда, как только смог. Потом немного пожил, пока рана зажила, и опять на фронт.
— А я в институт поступила, после школы. Год проучилась, война началась.
— Кем хотите стать? Если не секрет.
— Учителем, хочу детей маленьких учить. Работала в школе, а зимой школу закрыли, холодно очень было, и есть нечего. Много детей умерло, некому стало в школу ходить.
— А на фронт как попали, студентов вроде не берут?
— Я за водой ходила, вернулась, а в дом бомба попала. Вся семья погибла в один миг, — у девушки выступили слезы, — я и попросилась добровольцем.
— Простите, не хотел причинить вам боль, — спохватился я. А сколько таких по всей стране?
— Да я привыкла уже, ничего. Здесь и вспоминать некогда.
— Светлана, давайте на ты, если не возражаете?
— Давайте, не возражаю, — улыбнувшись, ответила мне сероглазка.
— Меня Сергеем звать.
— Очень приятно, а вы, товарищ лейтенант, из разведки?
— Света, — я с упреком взглянул на нее.
— Извини, Сергей, ты разведчик? — стесняясь, повторила она.
— Считай, что так. Извини, большего не могу сказать.
— Я понимаю, военная тайна, — важно кивнула девушка.
— Ага, боец невидимого фронта я. Но ты никому не говори, — шутливо прошептал я.
Света засмеялась, вскинула руку в пионерском приветствии.
— Честное пионерское, — она была очень серьезна.
— Да брось ты. Расскажи лучше, потери большие в вашем полку?
— Хватает, но меньше стало. Лекарства появляться стали, бинты есть всегда. Раньше, говорят, стирали по нескольку раз. Даже простых тряпок не было. Тяжелых — сразу в Ленинград везут. А вообще нормально, жить можно.
— Жить без войны нужно, — грустно сказал я и добавил: — Вот дадим Гитлеру по ушам, тогда и заживем.
— Долго еще, наверное, воевать, вон у них солдат сколько.
— Ничего, потихоньку всех в землю загоним. Они и так уже трясутся от страха.
Снаружи послышались голоса, Света выскочила из палатки. А в нее шагнул какой-то майор. Ан нет! Нашивку на рукаве не разглядел. Батальонный комиссар. Странно, чего это он в старых нашивках, кстати? Как павлин размалеванный. Вроде приказом усатого все эти украшения упразднили, а тут ходит такой гусь, мечта снайпера.
— Товарищ лейтенант, я проверил документы у ваших бойцов, какие-то они у вас странные.
— Товарищ батальонный комиссар, я думал, уже разобрались с этим. За нами должны скоро приехать. Старший майор государственной безопасности Истомин представит вам все нужные документы. Вам же наверняка известно, что разведчики уходят на задание или с липовыми, или вообще без документов.
— У вас все-таки имеются хоть какие-нибудь документы?
— Только те, что у меня нашли. Естественно, что они ненастоящие. — У меня на лице вовсю разыгрывалось недовольство. Чего за хрень? Вроде Зимин все уладил, откуда вылез этот хмырь?
— К какому полку вы приписаны? Ваши люди мне соврали, каждый назвал разные.
— Конечно, а как они скажут одинаковые, ведь мы не сговаривались. Вот если бы немцы к вам под видом наших разведчиков пришли, то да. У этих всегда все документы сделаны как надо, не придерешься.
— Так кто же вы такие? — комиссар явно лез не в свое дело, проявляя излишнюю инициативу, но придется отвечать.
— Я лейтенант государственной безопасности Новиков. Моя группа не приписана ни к одной дивизии или армии. Мы подчиняемся непосредственно комиссару второго ранга Судоплатову. Старший майор госбезопасности Истомин — наш непосредственный куратор. Находились в тылу врага, по особому заданию Ставки, — все это я вывалил на комиссара залпом. По ходу моей речи он бледнел, краснел, часто моргал. Под конец у него даже глаз задергался. Комиссар молчал, я ничего добавлять не торопился. Вдруг, как-то странно махнув рукой, комиссар рванул на выход, даже не попрощавшись.
— Товарищ комиссар, надеюсь, моих людей сейчас же отпустят… — Знаю я этих уставников и служак, наверняка всех, даже раненых, уже заарестовал. Откинув полог палатки, комиссар остановился и, обернувшись, кивнул, не глядя на меня. Видимо, я угадал.
Минут через десять примчался Зимин. На щеке была свежая ссадина, а под глазом наливался синяк.
— О как, Саня, да вас вообще нельзя одних оставить, — засмеялся я.
— Да отстань, — в сердцах сжал кулаки Зимин, — тут особисты охреневшие какие-то.
— Знаю все уже. Только от меня вылетел.
— Ты чего, в репу ему завинтил? — осатанев, прошипел Саня.
— Чего я, самоубийца, что ли? Давил он, ну пришлось рассказать, кто мы и откуда. Убежал, даже не попрощавшись.
— Истомин теперь тебя сожрет! Легенды придумывали ведь специально.
— Так что тогда в ваших легендах вы не договорились о номере части или полка?
— Да как-то упустили, — пристыженно опустил голову Зимин.
— Конспираторы хреновы. Попался чуть более въедливый особист, и все. Хвосты вам прижал, а вы и поплыли. Ладно, я сам виноват, но обошлось вроде. Скольких положили-то хоть?
— Семерых. Но их там взвод был, чуть стрелять не начали, пришлось сдаться. Ведь не немцы же, всерьез-то мы не били. Так, покидали тихонько, без усердия.
— Вас сильно покалечили?
— У Вано кровотечение открылось, Деду руку сломали. Толяну похоже пару ребер.
— Ни хрена себе, теперь этому комиссару точно от Истомина достанется. Причем я подскажу ему специально, садист какой-то попался. Ущерба больше, чем от фрицев. Я теперь его во вредительстве обвиню. Группа выведена из строя по причине излишней бдительности и тупости какого-то хмыря. И кто таким звания-то навешивает? Ведь сказали же ему, что начальство скоро будет и все объяснит… Стоп! Саня, а он местный, или как?
— Да ни хрена, приперлись откуда-то на полуторке. Я, перед тем как к тебе зайти, у врача твоего спросил, он их раньше не видел, — растерянно произнес Зимин.
— У тебя ствол с собой? — Я уже лихорадочно обдумывал случившееся.
