На следующее утро почтальон принес не одно, а целых три отказных письма из трех лучших университетов, и Джой решила, что ей следует вообще отказаться от этой затеи. Это откровение впервые за месяц прояснило ее сознание, и она с изумительным чувством ясности села, скрестив ноги, на кровать и выпила двадцать три таблетки парацетамола, запив пилюли третью бутылки персиковой водки.
Через полчаса ее нашла мать и поспешила вместе с ней в больницу, где Джой промывали желудок соленой водой, пока она не почувствовала себя выжатой, как губка.
В больнице, задним числом, Джой поняла, что на самом деле не хотела себя убивать. Она знала, что ее найдет мама, знала, что выпила недостаточное количество таблеток. Она хотела просто вернуться домой и обо всем забыть. Но все вокруг восприняли произошедшее крайне серьезно и решили принять соответствующие меры. На следующий же день ее отправили к психиатру.
А еще через день пришло письмо из Бристольского университета – ей предлагали место на отделении графического дизайна. Мама ответила им от ее имени и объяснила, почему она не сможет поехать.
Следующие несколько недель Джой помнила плохо. Череда таблеток и вопросов. Видимо, она рассказала кому-то о своем отце и Тони Моран, потому что четыре недели спустя, когда она наконец вернулась домой, ее отец пребывал в состоянии глубокого раскаяния, и все выглядело совсем иначе. Потому эти каникулы. Потому оттенок наигранной сердечности на всем, что делали и говорили ее родители.
Это из-за Алана Джой попала в больницу. Алан их с мамой должник. И Алан платил по счетам.
Когда в половине двенадцатого паб закрылся, они инстинктивно двинулись в противоположном от трейлерного парка направлении, к побережью. Песня Word Up
[3] ревела из открытых окон дешевого ночного клуба на променаде. Они перешли дорогу и миновали открытые двери клуба. У входа стояли девушки с суровыми лицами, одетые в выцветшие джинсы, курили крепкие «Мальборо» и пили сидр. Накачанные парни в нейлоновых куртках пили пиво из пластиковых стаканчиков и насмешливо ухмылялись.
Они прошли по мягкой, ухоженной траве променада мимо аккуратной беседки и направились к скамейкам, установленным на берегу моря. Над головой кружили чайки, их сердитые крики перемешивались со слабыми отзвуками музыки из клуба. На пляже никого не было.
Они одновременно опустились на скамейку, вдохнули свежий морской воздух, и когда в легкие Джой попала морская соль, она почувствовала, что ее переполняет счастье. Она выпила слишком много, и ее посетило непривычное чувство блаженной расслабленности. Впервые в жизни Джой чувствовала себя… Нормальной.
Ее больше не смущали внешняя привлекательность и загадочная задумчивость Винса. Винс был не тем, кем казался. Он не был ни крутым, ни угрюмым. Не слишком умным и не слишком сложным. Но Джой его не боялась.
Он был интересным, мягким и забавным.
Добрым, благородным и думающим.
Изгоем и неудачником.
Он пропустил лучшее время своей юности.
Прямо как она.
Джой еще ни разу не встречала человека, похожего на себя. Всю жизнь она пыталась перекроить себя, чтобы приобщиться к общепринятым стандартам. Всю жизнь она принимала неудобные позы, словно актриса в ящике фокусника, а сегодня вечером, выйдя вместе с Винсом из паба, она словно вытянула ноги после трудной дороги, словно размяла шею после долгих часов учебы. Ей не приходилось делать вид, что она крутая или умная, что она заинтересована или взволнована – она просто была собой. И это было облегчением.
– Ты классный, – сказала она, притянув колени к груди и с улыбкой повернувшись к Винсу.
Он удивленно вздрогнул и смущенно улыбнулся.
– Я? Правда?
– Да. Ты. Правда.
Она взяла его руку и без малейших колебаний или стеснения поднесла ее к губам и поцеловала.
– Ты тоже очень классная, – сказал он. Снова улыбнулся, взял ее руку, поднес ко рту, и, когда его губы соприкоснулись с ее кожей, Джой почувствовала покалывание по всему телу, как при чихании.
А потом они рассмеялись, приблизили друг к другу лица и поцеловались под отдаленные крики девочек-подростков, подпевающих песне Venus
[4].
– 5 –
На следующее утро Винс проснулся под воркование диких голубей.
Он стер с прямоугольного окна толстый слой конденсата и всмотрелся в расположенное напротив запотевшее окно соседнего трейлера. Запотело ли оно из-за сладкого, свежего утреннего дыхания Джой Даунер? Накопило ли на себе ее ночные мечты, мысли и движения, каждую капельку, каждое мгновение ее сна? Находилась ли она там, по другую стороны коричневой металлической стены, бормотала ли тихонько во сне, высунув одну ногу из-под одеяла и слегка согнув ее в колене? Или, может, как раз просыпалась, потирая глаза, потягиваясь, взъерошив шелковистые волосы сжатыми кулаками?
Он поднес кулак к стеклу, чтобы стереть новый слой конденсата, и в этот момент шторы в окне напротив приоткрылись, мясистая рука протерла запотевшее стекло, и появилось большое, жирное лицо, с глазами, прищуренными от утреннего света.
Барбара.
Винс опустил штору и упал лицом в подушку, слегка подрагивая от ужасной картины, запечатлевшейся в голове.
Он встал с кровати и направился в гостиную. Крис ел свежеиспеченный хлеб, покрытый толстым слоем арахисового масла, а Кирсти была еще в ночнушке – значит, за завтраком ходил Крис. На столешнице стоял свежезаваренный чайник, Винс налил себе кружку чая и сел. Шторы в дальней части трейлера еще были наполовину закрыты от слепящего солнца, озаряющего внутреннее пространство оранжевым светом и подчеркивающим облако дыма от сигареты Кирсти. По радио какой-то веселый диджей кричал про прекрасную погоду и представлял новую песню Клиффа Ричарда.
– Хлеба? – предложил Крис, потянувшись за ножом.
– Нет, спасибо, – ответил Винс. Хрустящий ломоть почему-то показался ему непривлекательным.
– Влюбился?
– Что?
– Влюбился, – повторил Крис, обращаясь к Кирсти.
Винс что-то проворчал и положил в кружку ложку сахара.
– И во сколько вы вчера заявились домой?
– Не знаю. В час или в два.
Крис рассмеялся.
– Да ладно, в час или два! В три тридцать – вот во сколько. Да чем, черт побери, вообще можно заниматься в Ханстантоне до гребаных трех тридцати утра? Или не стоит спрашивать?
– Мы просто разговаривали, и все.
– Ааа, – протянул Крис, намазывая очередную порцию арахисового масла из банки на кусок хлеба. – Разговаривали? Пожалуй, лучшая дорога к девчонке в трусики. Раз вы проговорили всю ночь, можешь считать, полпути уже пройдено.
