Тем вечером Джордж с ней не разговаривал. Не разговаривал до пяти вечера следующего дня, но когда он наконец перестал обижаться и снова начал вести себя цивилизованно, было слишком поздно – Джой уже приняла решение. В среду вечером она сидела перед телевизором и представляла столик в «Меццо», полный счастливых людей, записавших у себя в ежедневниках «День рождения Беллы» и приехавших в нарядной одежде на станцию «Тоттенхем-Корт-роуд», предвкушая прекрасный вечер с выпивкой, вкусной едой и смехом. Она представила, как кто-то поднимает за Беллу тост, как Джулия произносит речь, как открывают бутылку шампанского. Вероятно, представленная ею картина имела мало общего в реальностью, но этого хватило, чтобы осознать: больше вечеринки она пропускать не хочет.
К тому же ужасный вечер с Джулией и Беллой помог понять, что она больше не может жить с человеком, который настолько боится окружающего мира, что отказывается предложить гостям даже бокал вина. Джой казалось, что делиться вином с друзьями – нечто необыкновенно важное, естественное и очевидное, и мысль о том, что она больше никогда не сможет этого сделать, была невыносима.
Поэтому она собрала вещи и уехала.
А потом вернулась.
И вот две недели спустя она снова была на Эшер-Хай-стрит, словно никуда и не уезжала. Ничего не изменилось. У нее больше не было возможностей посещать вечеринки. Она окончательно стала заложницей комплексов Джорджа и собственной слабости. И впервые с тех пор, как она увидела Джорджа много лет назад, Джой перестала представлять себя на лодке, унесенной в открытое море, а признала, что это – ее судьба. Быть с Джорджем, жить на окраине, работать в фотосалоне. Никто ей не поможет. Альтернативы нет. Это была ее жизнь. Ее путь. Осознавая пугающую истину, она рассматривала проходящих мимо людей и увидела двух девушек. Примерно ее возраста, лет тридцати, довольно привлекательные, обыкновенная одежда, и у каждой – по коляске. Коляски увешаны пакетами, дети прикрыты накидками от дождя. Глядя на девушек, она вдруг поняла кое-что еще. Выжить на подобном пути можно, лишь став одной из них. Став матерью. Потому что только ребенок мог привнести смысл в происходящее, в их жизнь с Джорджем.
Ей нужно родить ребенка.
Джордж снова начнет ее уважать. А она начнет уважать себя и вновь обретет себя. В жизни появится смысл.
С этими мыслями она свернула с главной улицы налево, навстречу Джорджу и своей судьбе.
– 45 –
Через неделю Джон и Винс отправились вместе в паб. Это была идея Джона. Джесс пошла на йогу, был первый понедельник после того, как стрелки часов перевели вперед – наступило летнее время. Энфилд пребывал в слегка приподнятом настроении из-за дополнительного светового часа. Люди сидели на улицах в верхней одежде, наслаждаясь первыми осторожными мгновениями лета. Джон и Винс отправились в «Кингс Хэд» у рыночной площади и заказали по пинте «Хайнекен экспорт».
Джон со своей бритой головой, серьгой в ухе и дизайнерской одеждой прекрасно вписывался в обстановку. Он мог запросто оказаться одним из шумных рыночных торговцев, сладкоречивым поставщиком синтетического нижнего белья больших размеров, поддельных дисков или клубники. Он, как и Винс, был энфилдским мальчиком до мозга костей и, как и Винс, при первой возможности уехал из Энфилда строить жизнь в другом месте. Но, в отличие от Винса, ему удалось сделать себе имя и карьеру, он стал уважаемым специалистом в своей отрасли и даже добился заметных успехов. Он жил в разных странах, работал с разными людьми, постепенно набирая силу. Винс же переехал в Лондон лишь со смутным желанием работать в СМИ, а, потерпев неудачу, вернулся в Энфилд и согласился на единственную найденную работу, которая позволила ему почувствовать себя хоть немного взрослым. Джон был на год моложе Винса, но минимум на десять лет старше в вопросах жизненного опыта и статуса.
– Итак, – начал Винс, – какие планы?
– В Лондоне?
Он кивнул.
– Особо никаких. Просто устроить перерыв.
– Забавно – ухмыльнулся Винс, – уезжаешь из дома у моря в Калифорнии, чтобы устроить перерыв в Энфилде.
– Ага, – с улыбкой кивнул Джон. – Все шиворот-навыворот, да? Но даже когда живешь в прекрасном месте, не перестаешь любить родину. Начинаешь ее ценить даже сильнее.
– А где именно ты жил в Энфилде?
– Терки-стрит.
– Терки-стрит. Чтоб мне провалиться! – поднял бровь Винс, узнав один из самых неблагополучных районов Энфилда. – Ты проделал долгий путь.
– Да, – рассмеялся Джон. – И, честно говоря, никогда не встречал в этих странствиях своих соседей.
– А твои родные? По-прежнему живут там?
– Да. Мама. Я бы пожил у нее, но там полно детей. Четверо, от четырнадцати до восемнадцати. В трехкомнатной квартире. Только представь! – Он скривился.
– Братья и сестры?
– Да. Ну, сводные. Мама второй раз вышла замуж. Первые четырнадцать лет я был один, а потом она встретила Ричи и родила еще четверых, одного за другим. Мы жили вдвоем, а через пять лет уже всемером. Лучшего стимула унести свою задницу из квартиры и Энфилда в большой мир не придумаешь.
– Забавно, со мной тоже произошла похожая история. Я жил с мамой четырнадцать лет, а потом она встретила Криса и родила двоих детей. Но они, слава богу, дождались, пока я уеду из дома. Мне было двадцать три, когда родился Кайл.
– Вот это более цивилизованно. Детей проще любить, когда они не мешают тебе спать всю ночь, не рвут твои документы и не срыгивают на лучшую рубашку. Боже, это был настоящий кошмар – я чуть на всю жизнь не лишился желания иметь детей.
– И ты никогда не думал о своей семье?
– Боже, разумеется, думал. Я мечтаю о семье. Это мой следующий большой план.
– А. Ясно.
– Просто пока не встретил подходящую девушку.
– А вы с Джесс никогда об этом не думали – ну, после аборта?
– Она тебе рассказала?
– Да.
Он криво усмехнулся и кивнул.
– Нет. Аборт стал концом наших отношений. Джесс тогда вела дикую жизнь. Она не могла быть матерью. Случилась бы катастрофа. Отчасти причиной аборта было то, что она до десяти недель не понимала, что беременна, и приняла за это время столько наркотиков и алкоголя – бог знает, как это могло навредить ребенку. Нет. Джесс никогда не была готова к материнству. Ну, до этого момента. – Он поднял бокал, словно желая поздравить Винса. – Должен признать, – продолжил он, – я впечатлен, как тебе удалось ее приручить.
– Я тут ни при чем. Когда мы встретились, она уже была такой. Просто время пришло.
– Да. Понимаю. Джесси задает тон. Так было всегда. Джесси из тех людей, она как водитель автобуса.
– Что?
– Смотри. Допустим, жизнь – поездка по городу. Некоторые люди – таксисты, им пассажиры говорят, куда ехать. Но другие водят автобусы и сами решают, куда направляться. Люди садятся в автобус и выходят, но он едет в определенном направлении, и пассажиры не могут этого изменить. И это Джесс.
