— Иди ты!
Алехин с восхищением уставился на приближающуюся Веру.
— Алехин, — печально произнесла она вместо приветствия. — У меня так и течет. А сантехники придут только вечером. Может, нам не ходить в театр?
— Ты же хотела «Лебединое озеро»!
Верочка нежно взяла агента под руку..
Идя рядом, она так откидывалась, что кофточка на груди становилась почти прозрачной. Никогда Алехин не видел Веру так близко и так отчетливо, и, чувствуя это внимание, Верочка оживилась. Он не знал, чем тронул Верочку, но она действительно оживилась. Она как бы мягко подталкивала Алехина высоким бедром, она явственно прижималась к нему тугим боком. Алехин сразу возненавидел всех этих жалких самцов, оглядывающихся на Веру. Он сам хотел на нее оглядываться. «Билет в Сочи! Ишь, придумали! С однодневным отдыхом в санатории „Север“…»
У Алехина были деньги.
Он вел Верочку в театр.
Он гордился тем, что Верочка красивая.
Он радовался, что вечер теплый, а под ногами поблескивают веселые плоские лужи от недавно пролившегося непродолжительного дождя. «Хорошо бы увидеть очень большую лужу, — подумал он. — Я бы взял Верочку на руки и легко перенес через широкое водное пространство. И, наверное, увидел бы сквозь прозрачную кофточку…»
А Верочка шла свободно.
Она шла легким широким шагом.
Она легко переступала через плоские лужицы, чуть поддергивая при этом свою и без того короткую юбку. Впрочем, поддергивание можно было считать условным. Ничего больше того, что Алехин уже видел, Верочка показать не могла.
Они шли под веселыми липами прямо на театр, как в сторону небольшого дружелюбного государства. Они были послами в мир чистого искусства. Алехин расправил плечи и старался не смотреть на грудь Веры, очень уж прозрачная оказалась у нее кофточка. От него веяло уверенностью, и Верочка смотрела на него снизу вверх.
— Ты мало отдыхаешь, Алехин…
— Мы вместе поедем в отпуск…
— На Черное море?
— Конечно.
— Так ведь на это деньги нужны, Алехин, — очень серьезно ответила Верочка. — Я, правда, неплохо зарабатываю. Вместе с премиальными и рекламными. Но все равно на отпуск деньги надо специально откладывать.
Алехин кивал, Верочка жаловалась:
— Иногда так хочется откровенности… Чтобы излить душу… Чтобы услышать откровенность за откровенность…
К чему это она? — насторожился Алехин.
Но спросить не успел. Они как раз подошли к особенно большой, к особенно плоской веселой луже. По ее поверхности бегали веселые радужные разводы. «Осторожнее, Верочка», — хотел сказать Алехин. Он даже хотел подхватить ее на руки, но не успел, не решился.
— Ступай вон на тот кирпич, а я приму тебя на сухом месте. Верочка, смущаясь, чуть поддернула и без того короткую юбку.
Ноги у нее были длинные, загорелые. Выказывая робость и смущение, она ступила длинной загорелой ногой на указанный Алехиным кирпич. Кирпич под ногой Верочки незамедлительно перевернулся. С жалобным стоном, как раненая лебедь, Верочка ухнула в грязную мерзкую лужу, покрытую нефтяными разводами.
Знай Алехин, как это делается, он тут же бы умер. Или провалился сквозь землю. И там, среди антиподов, на той стороне Земли, жил бы еще несколько времени тихо и незаметно, как некое давно вымирающее растение.
Но он не умер.
И не провалился.
Поднимая Веру, чуть не сорвал кофточку, ставшую совсем прозрачной.
— Ты простудишься, — жалко бормотал он, насильно закутывая Верочку в сорванную со своих плеч ветровку. — Ты простудишься и умрешь.
— Такси! — кричала мокрая Верочка.
— Ты простудишься и умрешь, — жалко бормотал Алехин. — Побежали ко мне, я затоплю печку. Ты обсушишься.
В волнении он забыл о том, что уже сутки как погорелец и нет у него ни домика, ни печки, ничего нет, а в казенную гостиницу строго воспрещено приводить посторонних лиц, особенно противоположного пола.
— Такси!
Ни разу не оглянувшись, Верочка нырнула в салон, и Алехин остался один перед плоской взбаламученной лужей.
На душе было скверно.
«Плевать, — угрюмо решил он. — Жизнь не удалась. Прав рак Авва. Возьму запал и всех трахну!»
Глава XXIX
Мир рухнул.
Алехин стоял под окнами девятиэтажки.
Пять минут назад он прошел мимо родного пепелища, и теперь скорбный запах гари преследовал его. Подняв голову, он с тупым отчаянием всматривался в неяркую вечернюю звезду Верочкиного окна. Рядом скромно светились окна однокомнатной квартиры упрямого пенсионера Евченко. А в окнах квартиры сержанта Светлаева света не было, наверное, он еще не вернулся из служебной командировки. В узком роковом переулке Алехин чувствовал какое-то движение, но не оборачивался. Плевал он теперь на роковой переулок. Подозрительный силуэт скользнул в телефонную трубку, Алехин и на этот раз не повернулся. Плевать ему на подозрительные силуэты.
«Вегетирую, как микроб на питательной среде».
Однажды Алехин услышал такое от крупного математика Н., но только сейчас до него дошел смысл. Поистине, микроб. Любой человек, даже самый неуклюжий, мог вовремя подхватить Верочку. А на меня нельзя положиться. Он тоскливо следил за окном Верочки. Она ведь хотела увидеть «Лебединое озеро», а я уронил ее в лужу. У Верочки течет с потолка, а я не помог. У нее пьянствуют грубые тупые сантехники, честь и достоинство Верочки подвергаются опасности, а я стою тупо, как козел, и смотрю на ее окна. Правда, вдруг подумал он, у нее, может, все исправили? Может, она сейчас приняла горячий душ и пьет чай из тонкой фарфоровой чашки. Сидит в кресле в тонком полупрозрачном халатике без ничего под ним и с презрением вспоминает, какое ничтожество этот Алехин!
А ветровку выбросила.
На всякий случай он позвал: «Авва!» — но умный рак не отозвался.
Получается, я и рака отдал Верочке, с горечью подумал Алехин. Я все ей отдал. А Верочка… Он задумался. В проскользнувшей мысли таилась какая-то зацепка… А Верочка ведь не швырнула в меня ветровку., Значит… Она же не станет присваивать чужую вещь… Надо позвонить ей, решил он… Может, она простуженная лежит на мокром диване и стонет, а со всех сторон хлещет вода, как в тонущем «Титанике», и надрывно поют пьяные сантехники.
Уеду из города, решил он. Позвоню Верочке и навсегда уеду.
Он поискал монетку. Он решил позвонить Вере незамедлительно.
— Эй, ребята, — воззвал он к подозрительным силуэтам, хихикающим в телефонной будке. — Двушки не найдется?
Неприятно знакомый голос назидательно произнес:
— Работать надо, козел!
