Даже ночные птицы примолкли.
Но я чувствовал, я не мог ошибиться — за мной кто-то наблюдал. Это не было чувством опасности, тренированный человек сразу определяет такое. Просто кто-то за мной следил: может, не заинтересованно, может, даже равнодушно, но при этом ни на секунду не выпуская из зоны обзора.
В рассеянном звездном свете трудно было что-то рассмотреть, но краем глаза я успел отметить короткую вспышку света под джипом, там, где мы вчера оставили оборотня. Никто не хотел с ним возиться, никто не стал придумывать для него клетку. Зачем? Если он без всяких усилий прошел сквозь металл, разве удержит его деревянная клетка?
Включив фонарь, я сразу увидел оборотня.
Он лежал рядом с джипом, и трава вокруг была черная, будто оборотень убил ее своим невидимым ледяным дыханием.
Заморозки в Африке?
Опустившись на корточки, я прикоснулся к оборотню.
От него действительно исходил холодок, а там, где мой палец коснулся полупрозрачной оболочки, вдруг родилось, вдруг возникло странное далекое сияние, далекое радужное свечение.
Как звездочка в ночном небе, неимоверно отдаленная и чужая.
И почти сразу весь оборотень — весь! — вспыхнул.
Как огромный радиоглаз.
Я отпрянул.
Мне вдруг показалось, оборотень чувствует мое присутствие, подает мне какой-то сигнал. Утирая со лба пот, я сказал себе: оборотень не человек. Оборотень это просто безмозглый мешок, набитый фосфоресцирующей слизью. Правильней смотреть на него не как на живое существо или там растение, а как на нечто, способное принести нам приличные деньги.
— Что ты с ним делаешь?
Над оборотнем наклонился голландец.
— Выключи его, — хмуро сказал он, внимательно разглядывая вспыхивающего, как радиоглаз, оборотня. — Иллюминация нам не нужна.
— А где он выключается?
Голландец сплюнул.
— Никогда не слыхал такой тишины, — признался он. — Не нравится мне эта тишина.
Я промолчал.
Нам платят не за то, что нам нравится.
А утром все поднялись больными.
— Мне снилась виселица, — морщась, пожаловался француз. — Может, Усташ, меня и следует повесить, но почему, черт побери, делать это надо во сне?
За столом капрал обвел рейнджеров хмурым взглядом:
— Что мы ели вчера? Мы могли чем-то отравиться?
— Это надо спросить у бабинги, — со значением ответил голландец. Б его маленьких глазках зажглись хищные выжидательные огоньки.
— Бабинга!
Негр подошел.
Он ни на кого не смотрел, руки у него дрожали.
— Бабинга, — сказал капрал. — Ты бросал вчера в мясо какую-нибудь траву? Ты знаешь много местных трав. Что ты использовал вчера как приправу?
— Ничего, бвана.
— Капрал, можно, я с ним поговорю, — вмешался ван Деерт.
— Заткнись!
— Разве я не соблюдаю дисциплину?
— Заткнись!
— Есть заткнуться, капрал.
Стол стоял в тени, но духота и в тени была нестерпима. Я чувствовал, как медленно, но неостановимо возвращается головная боль.
— Ван Деерт, — взяв себя в руки, негромко приказал капрал. — Сейчас ты отправишься в лагерь майора Мюллера. Я хотел отправить Усташа, но боюсь, он заблудится. Сообщишь майору о случившемся и попросишь помощи. Лучше всего, если ты приведешь пару джипов с волонтерами. Мне кажется, эти места следует хорошенько прочесать.
— Да, капрал!
Преувеличенно твердо ван Деерт прошел к палатке и скоро появился снаружи уже в башмаках, в пятнистой униформе и в малиновом берете, лихо надвинутом на глаза. Автомат он держал в левой руке, и я сразу подумал: капрал прав, голландец единственный, кто еще не подхватил никакой заразы. И подумал: голландец дойдет. Он лучше, чем я, знает местные условия.
А если не дойдет…
— Бабинга! — позвал капрал, проводив взглядом ван Деерта.
Негр опять неуверенно приблизился к столу.
— У тебя не болит голова, бабинга?
— Нет, бвана.
— И суставы не ломит? И слышишь ты хорошо?
— Да, бвана.
— Бросить в мясо траву тебя научили местные знахари?
— Нет, бвана.
Рука капрала скользнула за пояс, но бабинга оказался проворнее.
Каким-то нелепым кривым прыжком он сразу достиг джипа.
Еще секунда, и негр исчез в чаще.
Правда, во всем этом было что-то странное. Ну, скажем, никто не ожидал, что бабинга бросится в ту же сторону, куда только что ушел ван Деерт. К тому же, бабинга мог оказаться в зарослях сразу, но бросился он сперва к джипу. Почему-то бабинга выбрал самый длинный путь.
И еще одна странная деталь.
Хотя капрал и выхватил пистолет, он не выстрелил.
Почему?
Скосив глаза, я взглянул на француза. Потом на Ящика. Они не могли не заметить, что бабинга вел себя не так, как от него ожидали. Он не должен был бежать к джипу. А он побежал.
Почему?
Глава IV
Звездный миссионер
К сожалению, это был не единственный вопрос.
Больше всего меня тревожил Буассар.
Мы устроились с ним в тени отдохнуть, но он беспрестанно тер кулаком глаза и дергал головой, как галльский петух, то вперед, то назад, будто собирался меня клюнуть.
— Какого черта?
Он замялся.
— Не хочешь говорить, не надо, — предупредил я. — Но хотя бы не дергайся. Голландец, возможно, привезет лекаря, дождись его. И вообще, лучше нормально выспаться, чем попасть в руки лекаря.
— Я не могу лечь, — ответил Буассар ошеломленно.
— То есть как это не можешь?
— А так… — ответил француз и снова задергал головой вперед-назад.
А меня от его слов почему-то холодом окатило. Точнее, не от слов даже, а от интонации, с какой он произнес эти слова.
— «Мертвый город застыл в глазах, давай завоюем себе новые земли!..»
— Смени пластинку!
Буассар не слушал:
— «Мы печатаем шаг, наши мышцы крепки, мы хотим прочесать дальние страны!..»
Он не только не мог лечь, он, кажется, не мог остановиться.
— «Отправляйся-ка, парень… — он смотрел на меня выпученными, ничего не видящими глазами и тянул упрямо: — Отправляйся-ка, парень, на поиски незнакомого цветка в дальние страны, лежащие там, за океаном… Все — ничто, кроме твоей силы… Печатай шаг, и пусть дрожат те, кому хотелось бы остановить тебя!..»
