числа у даты = стыла удачи
числа у даты = услада читы
Вы осознаете, что я пишу?!
Надоело! А вы не найдете 3 рубля минус 50 копеек никогда!
Простилкин, пациент
* * *
– Что он от меня хочет? Чего он ко мне привязался?!
За последние десять минут она задавала этот вопрос как
минимум десять раз. Юрий молчал, только все крутил да крутил часы на запястье.
Ваня, которому снова пришлось пересесть в кабину, то и дело оглядывался в салон
с испуганным выражением: небось не каждый день тебе встретятся знаменитые
писательницы в истерике…
– Алёна, успокойтесь! – наконец сильно хлопнул в ладоши
Юрий. – Нельзя так разваливаться! Главное, не с чего, понимаете? Ну вот
смотрите: мне домой чуть не каждое утро звонит какая-то бабуля и трагическим,
рыдающим голосом блеет: «Зая? Зая, это ты?» Понимаете? Каждое утро! Сначала я
пытался внушить ей, что она перепутала номер, она соглашалась и обещала больше
не звонить. Но постепенно я к ней привык и просто говорю: «Зая вышла. Позвоните
попозже!» В этот день, – мрачно усмехнулся Юрий, – в этот день она больше не
перезванивает.
– Она вам не угрожает! – всхлипнула Алёна.
– Да он вам, по-моему, тоже не угрожает, – пожал плечами
Юрий. – Ну, обещает напомнить какое-то событие из вашего прошлого… Ну и что?
Почему вы так заводитесь по этому поводу? Чего боитесь? У вас что, в прошлом
гнездятся только кошмары? Может быть, этот шутник – шутки у него дурацкие и
манеры дурные, не спорю! – может, он хочет напомнить вам что-то светлое и
радостное? Может, к вам из прошлого вернется человек или событие, которое
когда-то сделало вас счастливой, которое когда-то казалось вам самым блаженным
и великолепным! Почему, ради бога, вы все время чего опасаетесь?!
«Интересно, у меня успела тушь потечь или нет?» – смятенно
подумала Алёна.
Ага, пациент скорее жив…
Между прочим, доктор Литвиненко – действительно хороший
доктор. Хороший психиатр!
Нет, вообще-то понятно, почему она с самого начала
напрягалась от этих шепчущих звонков. Потому что накануне стреляли во Влада.
Потому что по электронке пришло самоуничтожившееся письмо. А главное – потому
что после первого звонка на нее бросился какой-то придурок с ножом, и кто-то
кричал во дворе: «Предатель! Я тебя убью!», и в окно влетел камень с запиской
БЕРЕГИСЬ! …
С пятого на десятое она перечислила всё это Юрию и даже
нашарила в кармане вконец измятую записку, которую и предъявила ему в
доказательство вещественности своих страхов.
Почему-то именно записка произвела на Юрия впечатление, хотя
все остальное он слушал с кривенькой такой, недоверчивой улыбочкой на лице. Но
при виде клочка бумаги улыбочка слиняла, брови поползли на лоб…
Ага, ну понятно! Конкретный факт! Это еще Голсуорси,
кажется, писал, что мужчину может убедить только конкретный факт!
Впрочем, спустя минуту выяснилось, что Алёна напрасно
радовалась.
– Нет, вот же умора! – пробормотал Юрий, сердито скомкав
записку. – Вы видели, что она написана на листке в клеточку? Это тетрадный
листок! А кричал мне, что я предатель, кто?! Детским голосом? Ребенок! У вас
дети в домишке в вашем есть?
– Не знаю, – честно призналась Алёна.
Ничего удивительного в этом не было. Образ ее жизни смело
можно назвать замкнутым, уединенным, нелюдимым, отшельническим и все в этом
роде. Более нелюдимой была только одинокая угрюмая Капа со своим коричневым
пудельком. И то – выходы в свет для Алёны в последнее время стали такой
редкостью, что визит в «Барбарис» просто-таки обязан был обернуться чем-то
непотребным, невероятным, несусветным! Жильцов своего подъезда она худо-бедно
знала, ну и еще двоих-троих из других подъездов – в их числе были Сан Саныч с
Татьяной. У них-то как раз и был сынуля, но уже вполне взрослый парень, студент
по имени Васька. Хотя, наверное, и у студента может оказаться клетчатая
тетрадка, да? А вроде больше никаких детей она в своем пенсионерском дворе не
видела… Впрочем, у пенсионеров где-то имеются внуки, наверное…
– Как не знаете? – удивился Юрий, но Алёна не успела
посвятить его в подробности своей затворнической жизни, потому что Пак,
успевший за это время преодолеть проспект Ленина и часть Московского шоссе, а
также улицу Совнаркомовскую, а также первый городской мост, уже добрался
крутыми съездами до набережной Федоровского и въехал во двор красной кирпичной
башни в четырнадцать этажей.
Рядом стояла старинная – XVIII век! – пятиглавая церквушка
Ильи Пророка, и это было одно из красивейших мест в Нижнем. Напротив, на
Стрелке, – собор Александра Невского. Вообще вид на Волгу отсюда открывался
просто невероятный.
– Федоровского, пять «а», – сообщил Пак, перегнувшись в
салон. – Квартира… квартира семьдесят.
– Значица, седьмой этаж, – сообщил Ваня, тоже перегибаясь из
кабины. – Я в таком же доме живу. Молитесь, люди добрые, чтоб лифт работал!
– Ну что, – спросил Юрий, робко беря Алёну за руку. – Здесь
посидите? Или, может, с нами пойдёте?
– Да пойду уж, раз привезли! – сказала она сердито. – Но
только если за это время ваш друг не позвонит, я потом уеду домой, ладно?
– Честное слово, я ему сам снова позвоню, – пробормотал
Юрий, с трудом сдерживая улыбку. – Пошли, пошли!
Домик имел, конечно, еще тот вид… Вокруг крыльца уже успела
нарасти полынь, ступеньки были выщерблены так, словно по ним ежедневно
маршировало стадо слонов. Юрий споткнулся и чуть не упал, но удержался на
ногах, только буркнул:
– Плохая примета!
Примета, впрочем, не сбылась: лифт работал, и бригада очень
споро поднялась на седьмой этаж. Тишина в подъезде царила просто-таки лесная!
Только в лесу немножко другие запахи, конечно…
Подошли к двери с цифрой 70, Юрий только поднес руку к
звонку, как вдруг отдернул ее и принялся нервно шарить по карманам халата.
– Ёлки, – сказал сердито. – Я телефон забыл. То есть он у
меня на сиденье выпал, что ли? Ну наверняка… Алёна, не в службу, а в дружбу –
спуститесь за ним, а? Лифт работает, так что это вам без проблем. Нам нельзя
без связи на вызове, понимаете?
– Конечно, какие вопросы? – Алёна нажала на кнопку, и дверцы
лифта, только что со скрипом закрывшиеся, с таким же скрипом открылись опять.
– Кто там? – спросил в это время за дверью взволнованный
мужской голос – молодой, как показалось Алёне.
