– Итак? – произнесла высокомерно. – Что вы хотели мне сказать
про Нарцисса?
Носачев споткнулся.
– Ну да, ведь вы хотели мне сообщить, что в моем дворе 11
мая стрелял стриптизер Нарцисс? Тот самый, которого, как вы полагаете, зовут
Григорий Модестович Орлов? Ну так вы ошиблись…
И осеклась. До нее вдруг дошла простейшая мысль, которая
почему-то не посетила раньше ни ее, ни самого Орлова. А ведь Нарцисс-то,
пожалуй, принадлежит к числу близких знакомых Григория! Это не случайное
совпадение, что он взял именно его фамилию и имя. То есть могло бы сойти за
случайность, если бы не отчество, если бы не это редкостное отчество!
Нет, тут что-то не так… Будь они близко знакомы, Григорий,
конечно, знал бы, что среди его приятелей кто-то промышляет стриптизом.
Невозможно так шифроваться, это рано или поздно где-то как-то всплыло бы, ибо
нет ничего тайного, что не стало бы явным. Значит, сейчас Нарцисс с Григорием
не общаются, но они могли быть знакомы раньше, в детстве, в ранней юности…
Ага-ага… А детство и ранняя юность Григория, по его собственному
признанию, прошли в Доскино. Во всяком случае, он жил там четыре года назад, он
помнит дачницу Алёну Дмитриеву, помнит ее домик на окраине села…
А ведь и Алёна, кажется, помнит этого рыжего-конопатого!
Точно-точно, мелькала какая-то такая огненная шевелюра неподалеку от ее дома, а
чаще – во дворе соседского, где жили… где жил…
Алёна стиснула руки.
Ну да, это оно, то самое воспоминание, которое она тщательно
заталкивала в глубины своей памяти и вообще старалась выжить оттуда. На
соседнем дворе обычно играли, бегали, дрались двое мальчишек, которые как-то
незаметно превратились в юношей. Один – рыжий, невысокий – этот самый Гришка.
Он был из самого села, там и жил. Другой – сын соседей-дачников, Гришкин
приятель, светлоглазый, с чудесными пепельными волосами, на которые даже Алёна,
и сама обладательница очень красивых темно-русых волос, посматривала с
невольной завистью. И глаза у него были серые, пепельные, тоже удивительно
красивые… Что это она ему сказала тогда… среди многих других слов, пряча в них
свое немыслимое, несусветное смущение, потому что слова всегда были для нее
наилучшим средством защиты? «По тебе всегда будут сходить с ума женщины… ты
пробуждаешь в них комплекс Федры…» А он слушал и только молча, бездумно моргал
этими своими удивительными глазами, которые были переполнены страхом и
счастьем… вряд ли он понял хоть что-то из ее слов, вообще из того, что между
ними произошло, хотя инициатива-то исходила от него, от этого ошалевшего
мальчишки, который ее, взрослую, замужнюю женщину, бывшую много старше его,
просто-таки, можно сказать, изнасиловал.
Да ладно врать-то! Изнасиловали ее, скажите, пожалуйста! В
том-то и дело, что все происходило тогда по взаимному согласию и обоюдному,
очень жаркому, неодолимому, неразумному, неописуемому, совершенно стихийному
желанию. Именно поэтому Алёна так стыдилась и боялась этого воспоминания, что
оно было просто восхитительным.
Смешнее всего, что она не помнит, как его звали, этого
мальчика! Маму его звали Ольга, отца, которого загнали в гроб какие-то
финансовые неурядицы (видимо, очень крупные!), кажется, Николаем… Фамилия,
господи, как же была их фамилия?! Малышевы? Мальцевы? Мальковы? Маловы? Точно,
начиналась она на М, причем именно с этим корнем – мал. Она как сейчас слышит
мальчишеские голоса около соседского забора:
– Малёк, выходи! Малёк, поехали на велике кататься!
Да, она невольно улыбалась, слушая эти крики. Потому что
соседский мальчишка был никакой не малёк, он был как раз очень худой и высокий,
и отец у него был высокий, и мать… ему было в кого уродиться высоким, этому…
как же его звали?!
Вспомнила! Олегом его звали, вот как! Конечно, они еще
шутили по этому поводу с соседкой! Алёна рассказывала ей, что княгиню Ольгу, ту
самую, из «Повести временных лет», звали так потому, что ее приемным, а может
быть, и родным отцом был Вещий Олег (тот самый, который как ныне сбирается
отмстить неразумным хазарам), а Ольга смеялась и говорила, что у них наоборот,
у них Олег – сын Ольги.
Олег… да, Олег и рыжий Гришка были неразлучны, так что,
конечно, Олег должен был знать и родителей своего приятеля.
Стоп. Получается, что Нарцисс – это Олег?
Его руки на ее горле в темноте. Его глаза, которые мерцают
сквозь черно-фиолетовые прорези маски, копна пепельных волос над этой маской…
Значит, тот самый Олег, которого она… который ее… теперь
стриптизер?! Забавное совпадение! Она ведь тоже тогда перед ним…
Ладно, хватит лирических воспоминаний. У каждого в шкафу
свой скелет, у писательницы Алёны Дмитриевой он тоже есть. Вернемся к
настоящему. А в настоящем мы имеем вот какой пассаж неожиданный: тот самый
Олег, тот самый нежный мальчик стрелял в ее дворе, около ее крыльца, во Влада Сурикова.
Во Влада? Или?.. Или не во Влада ?
Ох ты, Боже ж мой, какие невероятные открытия иногда
совершаются на крылечках адресных бюро! Ведь если Олег стрелял не во Влада, то,
значит, в вышеназванную писательницу?
Хотя нет. Успокойся. За что ему убивать распутную, но
безвредную Федру?.. Это у нее, у взрослой дамы и мужней жены, совращение
малолетнего вызвало кучу угрызений совести и, если хотите, породило повышенный
интерес к молодому поколению мужского пола, а Олегу вроде бы не на что
жаловаться. Ничего, кроме полезного жизненного опыта и немалого удовольствия,
он тогда не получил. Конечно, он стрелял именно во Влада, потому что звучал же
этот предупреждающий крик: «Эй ты, предатель!»
Да, но этот же крик также звучал, когда во двор на следующий
вечер вышел Юрий Литвиненко… И при покушении на Влада крик раздавался с одной
стороны, а выстрелы грянули с другой! А записка со словом «Берегись!» явно
адресовалась Алёне, ведь она влетела именно в ее окно!
Если, конечно, и здесь не произошла какая-то путаница, как с
глюкнутыми электронными посланиями от неведомого МОНа, как с письмом водилы
Николая Носачева Григорию Модестовичу Орлову…
– …да у нас все знают, что его так и зовут – Григорий Орлов!
С чего это вы взяли, что я ошибся?
Алёна очнулась и вспомнила, где находится. Уставилась на
Николая Носачева и попыталась вникнуть в его слова. Интересно, как долго она
пребывала в отключке? Вихрь внезапных догадок налетел на нее и закрутил в таком
смерче, который словно существовал вне времени и пространства. Вполне возможно,
что это был всего лишь какой-то миг – миг прозрения. Судя по словам Носачева,
именно миг и прошел между репликой Алёны и его ответом.
Вот и прекрасно.
