– Да, добрый день. Заказ на банкет? – Голос Жанны оживился,
глаза засияли. – Конечно, охотно приму. Какое число, сколько человек? Наша
программа вас интересует?
Алёна вынула из ее пальцев стодолларовую бумажку. Жанна
рассеянно кивнула и схватила ручку. Она начала что-то быстро записывать в
блокнот, а Алёна воспользовалась удобным моментом и выскользнула из кабинета.
Жанна едва заметила это.
Ишь как удачно всё устроилось!
В зале гремела музыка, на сцене продолжалась репетиция.
Теперь это был ча-ча-ча.
При виде Алёны Игорь споткнулся и чуть не сбил с ног Андрея.
Лена взвизгнула: Андрей схватился за нее, чтобы удержаться, и едва не свалил на
пол.
«Не он! – отчаянно глядя в мрачные глаза своей
несостоявшейся любви, подумала Алёна. – Около адресного бюро я буду через
семь-десять минут! А у него репетиция! И вряд ли успеет кончиться! И во дворе
был не он! Но сто долларов за удовольствие… он рассказал кому-то о моем
предложении? Или кто-то случайно слышал наш разговор? Стыдоба-а… Ладно, не
впервой!»
* * *
Из дневника приема.
Расшифровка магнитофонной записи
Пациент О.
– …Когда умер отец, мне было четырнадцать. Это случилось
шесть лет назад, в 98-м. Но к дефолту это не имеет отношения. Его… убили. Так
можно сказать. Мама знала, кто, но мне сказала только недавно. Она во всем
винит его, того человека, – в том, что случилось со мной. А при чем тут он? Со
мной это вообще через два года случилось. Конечно, само собой, тот человек
виноват и будет наказан, но не за тот день. А за тот день точно так же можно
винить шофера автобуса, который сломался…
– Какого автобуса?
– Да рейсового автобуса! Из Доскино! У нас там был дом, не
то дачный, не то деревенский, на окраине. Рядом стоял еще один домик, туда
иногда приезжала пара – муж и жена. Он был журналист, а она… она была она .
– Понятно.
– Короче, дело было так. Я эту нашу дачу ненавидел и
практически туда не приезжал. Но мама заболела и послала меня вечером полить
там всякую хренотень, помидоры, огурцы, клубнику… Всё, короче. Я поливал,
торопился успеть на последний автобус. У меня всё рассчитано было по времени, я
закончил, убрал шланг, выключил насос, закрыл сарайчик, где у нас была
скважина, собрал клубники полведерка и рванул на автобус. Еще мчался как пес,
помню, боялся опоздать. Не опоздал, даже ждать пришлось. Потом этот «Лаз» или
как его там причапал – ужас, древность, уродство, сплошной чад и гарь, место
ему только на свалке! – и шофер сказал, что обратно в город не поедет,
бензонасос у него полетел. Тогда народ потащился на трассу ждать последнего
автобуса из Богородска, проходящего. Я тоже пошел, полчаса прождали, и того
автобуса нет, кто-то сказал, мы опоздали. Что делать, думаю? Маманя там с ума
сойдет. И тогда я вспомнил, что у нашей соседки, жены того журналиста, есть
сотовый. Думаю, пойду и попрошу позвонить домой, маме. Вернулся на дачу и
постучал к ней в калитку.
– А она там осталась ночевать?
– Ну да, я видел, как она поливала свой участок, а потом
ушла в дом. Мужа ее в тот вечер не было, он вообще редко приезжал, она там одна
колготилась. В основном возилась с клубникой и с цветами. У нее вообще цветы
дуриком росли – ирисы и гладиолусы, я таких потом никогда в жизни не видел,
каких-то фантастических оттенков, огромные… Вся деревня ходила на них смотреть.
Ну вот. Я постучал в калитку – никто не выходил. Думаю, телевизор, наверное,
смотрит. Я перелез через забор, подошел к крыльцу и увидел ее платье. Она в
этом платье поливала свои цветы. Ничего особенного – платье обыкновенное такое,
голубое в белых цветочках, старое уж, оно на ней висело, как на вешалке. Она
вообще, эта соседка, раньше была такая… пухленькая, а потом вдруг – раз, и
похудела. Стала шмотки эффектные носить в обтяг, ну а на даче одеваются же кто
во что горазд, вот она и носила свои старые вещи. Я, помню, видел один раз
из-за забора, как она, смеясь, это платье чуть ли не два раза вокруг себя
обернула и мужу показала, а у него такое лицо злое стало… Ему, наверное, не
нравилось, что она похудела.
– А вам?
– Что мне?
– Вам нравилось, что она похудела? Она вам вообще нравилась?
– Да, так она была ничего, улыбка веселая, она очень
вежливая, со всеми на «вы», даже со мной. А впрочем, мы с ней почти и не
говорили-то, здрасьте – до свидания.
– И тем не менее вы замечали, как она одевается.
– Ну, замечал. И что?
– Хорошо, дальше рассказывайте.
– Ну ладно, ладно, если правду сказать, нравилась она мне.
Высокая, красивая, мне вообще очень нравятся высокие девушки. Ноги у нее были
красивые, глаза, волосы… Да, я на нее часто смотрел… тихонько. Между прочим, ее
моя мама не слишком-то любила, потому что отец на нее тоже… иногда смотрел. Ну,
она выйдет поливать свои цветы или что-нибудь полоть – в купальнике, там
фигура, ноги от ушей… ну как не смотреть? Ладно. Короче, я посмотрел на это
платье и так, помню, завелся! Я до сих пор помню, как завелся… Мне тогда уже
исполнилось шестнадцать, но я был совсем мальчишка: меня смерть отца как-то от
всех и от всего отдалила, я стал очень угрюмый, тихий, ни о чем таком не
помышлял. А тут – помню! – посмотрел на это мокрое платье – меня как ударило! Я
вообще уже ни о чем не думал, толкнулся в дверь, она не заперта, вошел
тихонько…
– Почему тихонько?
– Почему? Я хотел за ней подсмотреть…
– Чтобы она вас не видела?
– Ну да.
– А если бы она испугалась, если бы приняла вас за вора?
– Да я ни о чем тогда не думал, говорю. Я почему-то решил,
что она телевизор смотрит. Думал, я на нее минуточку погляжу, а потом постучу.
Но она не смотрела телевизор.
– А что она делала?
