– Секунду, – сказал Юрий. – Сколько она выпила? Пачку? Две?
– А какая разница? – всхлипнула женщина.
– Большая, я вам потом объясню, какая, – пообещал Юрий. –
Только вы мне сначала скажите, сколько тазепама выпила ваша дочь.
– Да сколько нашла. Упаковка, к счастью, была уже почти
пустая, таблетки три она выпила, может, две. Разве в этом дело? Главное, что
она хотела уйти от нас!
– А вот это вряд ли, – хладнокровно произнес Юрий. – Кто
хочет – тот уходит. Вашей дочери сколько лет? Пятнадцать, шестнадцать?
– Семнадцать…
– Ну вот, уже большая девочка, должна понимать, что если от
одной таблетки тазепама человек даже не засыпает, то от двух-трех никак не
умрет. Уверяю вас, она просто хотела поиграть, пококетничать со смертью, семью
взбудоражить, внимание к себе привлечь. А главное, она хотела, чтобы он узнал,
как его любят, на какие жертвы ради него идут. Ее в больницу-то увезли?
– Да! В психиатрическую! – Женщина разрыдалась. – Боже мой,
она была в таком состоянии… если она решилась на это, значит, ей было плохо, ей
не хватало нашего сочувствия, понимания… Ее нужно было оставить дома, в семье,
а ее увезли… запрут там в отдельную палату, словно буйную какую-нибудь,
приставят надзирателя… Она такая нежная, ранимая, она непременно повторит эту
ужасную попытку!
– О нет, вот этого не будет! – ухмыльнулся бездушный
психиатр. – Я вам навскидку, даже не зная, в которую больницу ее увезли,
совершенно точно скажу, что с ней произойдет. Во-первых, никаких одиночек и
надзирателей: в наших клиниках не хватает отдельных палат для тех самых буйных,
о которых вы изволили упомянуть, поэтому тратить их на девочек-истеричек вряд
ли кто станет.
– Моя дочь не…
– Да-да, уверяю, вас, можете не сомневаться, у нее самая
настоящая истерия. Короче, проснется она утром в общей палате, на очень…
некрасивом матрасе. Белье ей дадут самое рваное, застиранное. Соседки у нее
будут не бог весть какие приятные. Рожи там такие встречаются, что мизерабли
господина Гюго! Хотя чаще всего внешность обманчива. Однако ваша дочь этого не
знает… И вот она лежит на жуткой коечке в окружении жутких мордашек… а встать
не может, потому что ее к кроватке привязали, дабы не повторила ночью попытки
решить – так в старину говорили! – себя жизни. Лежит голодная и холодная, никто
к ней не подходит, никаких надзирателей нет, потому что у нас клиническая
нехватка младшего персонала. Ждет врача, а врачи на обходе в других палатах.
Я-то знаю, – усмехнулся Юрий Литвиненко чуть не с сытым урчанием, – мы этих
истеричек всегда на закуску оставляем. Уверяю вас, уже через час ваша дочь
начнет вспоминать о доме и о семье совершенно иначе, чем раньше! Она очень скоро
поймет, где ей лучше. И закается повторять попытки мотать родным нервы из-за
мальчиков. Не волнуйтесь – скоро вы получите нормального, послушного ребенка.
Всего доброго, я готов принять следующий звонок.
Он щелкнул тумблером, и в следующий миг Лада уже включила
музыку: консультации «Часа доверия» перемежались музыкальными номерами. Это
были «БИ-2» с «Последним героем».
– Господи! – с наслаждением пробормотал Юрий. – Одна из моих
любимых песен! – И тихонько запел:
Я больше не играю
Со своей душой.
Какая есть –
Кому-нибудь сгодится…
– Юра, большая просьба – быть помилосердней с
радиослушателями, – перебил его пение высокомерный голос Лады. – Если вы со
всеми будете разговаривать в таком тоне, к нам никто не станет звонить.
– Станут, еще как! – заявил самоуверенный Литвиненко. – Этой
мамане просто необходима была шоковая терапия, так же как и ее дочке. И вообще,
– шепнул он, поворачиваясь к Алёне и снова подмигивая ей, – кто здесь психолог,
я или она?
– И все же я вас попрошу начать следующий фрагмент передачи
с каких-то общих слов, которые сгладили бы впечатление, – непреклонно сказала
Лада. – Внимание, эфир!
– Может быть, у тех, кто слышал мой разговор с
радиослушательницей несколько минут назад, создалось впечатление, будто я
жесток и бесчеловечен, – дружески проговорил Юрий в микрофон. – Но это не так.
Меня невероятно изумляет, что самоубийство из-за несчастной любви – социально
одобряемое явление. Когда вы узнаете, что какой-то бизнесмен разорился и
взрезал себе вены, вы скажете: ну и дурак! Не в деньгах, мол, счастье! А вот
когда дурочка-девочка пьет снотворное из-за придурка-мальчика, это да, это
возвышенно и прекрасно. Чушь! Дело в том, что у потенциальных самоубийц
существует общее заблуждение: они убеждены, что некое лицо, из-за которого они
совершают этот тяжкий грех и лишают себя жизни (любимый мальчик, любимая
девочка, злая мама, разлюбивший муж и тэдэ и тэпэ), непременно почувствует
жестокое раскаяние и будет терзаться им до конца жизни. А это далеко не факт.
Всякий нормальный человек норовит как можно скорее избавиться от комплекса
вины, который ему пытаются навязать, и поэтому несчастного самоубийцу ждет,
скорее всего, забвение. Кроме того – господа, ну давайте же смотреть реальности
в лицо! – ваша смерть – это не театральное представление, которое вы сможете
посмотреть, сидя на облаке и свесив ножки вниз. Насладиться зрелищем того, как
вы, бледная и прекрасная, в белом венчике из роз, лежите в гробу, а он,
неверный, рыдает над вами, – не удастся! Вы ничего не будете знать, видеть, а
если даже и увидите, узнаете, вам будет это по большому барабану, потому что
душу вашу будут терзать такие кошмарные, такие чудовищные, адские мучения, что
рядом с ними боль от разбитого сердца – это комариный укус против боли от
выдираемого без наркоза зубы. Можете мне поверить, я вам это говорю как
специалист, который имеет дело с попытками суицида – удачными и неудачными –
уже не один год! – при этих словах Юрий постучал ногтем по циферблату своих
часов, как если бы там были обозначены не часы, а именно эти самые годы. – Вот
так-то, уважаемые радиослушатели. А теперь я готов принять новый звонок.
Слушаем вас.
– Я бы хотел поговорить с Алёной Дмитриевой, – раздался
негромкий шелестящий голос.
Писательница от растерянности охрипла и сначала выдохнула в
микрофон что-то нечленораздельное, но все же кое-как справилась с голосом:
– Да, я вас слушаю!
– Скажите, как вы относитесь к памяти?
– Ну… хорошо отношусь, а что? – осторожно проговорила Алёна.
Дурацкий вопрос какой-то.
Странный звук, вроде сдавленного вздоха.
– Скажите, если человек забывает старых друзей, прежнюю
жизнь, ему следует об этом напоминать?
