— Дуня! Дуня! — потрясла ее она и хлопнула по щеке.
Дуня никогда не имела проблем со здоровьем, а Ольга сейчас плохо соображала из-за жара парной, поэтому решительно не представляла, что с ней и как можно помочь. Испугавшись, Ольга дернула дверь и бросилась в предбанник, наскоро прикрываясь простынями. Выскочив на улицу, она принялась звать кого-нибудь на помощь. Бежать в таком виде в поместье было стыдно, а одеваться на разгоряченное мокрое тело слишком долго, поэтому Ольга надеялась докричаться до Акулины или до кого-то из ее помощников.
Со стороны огородов прибежала малышка Анечка и с удивлением воззрилась на барышню в кружевных простынях.
— Аня, беги скорее к Акулине, зови людей! Александра Николаевича зови, он же лекарь! Дуне нашей плохо в бане стало!
Ольга вернулась назад и, окатила Дуню холодной водой. Раз, другой… Девка стала понемногу приходить в себя.
Когда за спиной Ольги показались люди, Дуня уже очнулась и даже попыталась встать. Первым, кто подхватил ее, оказался Метелин. Стараясь не смотреть на Ольгу, он с усилием поволок Дуню прочь из бани и положил на траву в тени деревьев. Девушка с трудом дышала, ничуть не смущаясь своей лишь чуть прикрытой наготы, рядом охала кухарка Акулина, а Метелин с каким-то совершенно непонятным удивлением взирал на обнаженную увесистую Дунину грудь.
А посмотреть, надо сказать, было на что… Огромные, с белесыми, почти не видными ореолами и широкими, совсем не выпуклыми сосцами, груди просто приковывали к себе взгляд. На правой из них выделялось необычно яркое для столь бледной кожи родимое пятно в форме полумесяца.
Вероятно, обладательница ими гордилась, потому что, заметив ошалелый взгляд молодого барина, не поспешила прикрыться, а кокетливо выдержала паузу и тянула простыню нарочито медленно, а потом неуклюже изобразила смущение.
Ольга ахнула и, снова покраснев, бросилась в предбанник, осознав, что на ней самой надето не больше: всего-то одна простыня с тонким ручным шитьем васильками, и все!
Ольга решила не выходить из бани, пока не уйдет Метелин, и накинула на дверь увесистый, кованый крючок. Баня при необходимости могла выдержать небольшой штурм. Поэтому Оля почувствовала себя спокойно и принялась неторопливо одеваться.
И чего это Дуня титьки свои напоказ принялась выставлять, злилась Ольга. И тут же оправдывала неразумную девку, что та не по бесстыдству своему, а по болезни, от волнения, да и вообще потому, что для нее Александр Николаевич и не мужчина вовсе, а самый обычный врач. Бесстыдное жеманство Дуни она тоже с легкостью отписала на счет помутнения рассудка. А о Метелине рассуждала уже бойко и не таясь, как, дескать, он мог, негодный развратник, на девичью грудь с таким выражением лица глазеть? Неужто не понимает, что к обмороку грудь не имеет никакого отношения?! В общем, Ольга просто ревновала и злилась, хотя ничего такого раньше за собой не замечала.
Тем временем подоспели дюжие мужики, которые втроем с легкостью подхватили Дуню и отнесли в комнаты для прислуги, расположенные рядом с «владениями» кухарки. Метелин ушел вместе с ними, а Акулина терпеливо дожидалась под дверью бани свою любимицу и торопила ее.
— Все, Ольга Григорьевна, выходите ужо! Ушли все. И бесстыдницу уволокли тоже. Будете ли продолжать мыться, может, еще кого позвать к вам?
— Нет, Акулина, не надо совсем. Я уже оделась и выхожу. Дуня меня помыла, а когда парила, почему-то упала. Никогда не замечала, чтобы у Дуни в бане слабый дух был!
— Да шельмует она, Ольга Григорьевна! Или теперь вас Ивановной величать? Старая я уже, никак не возьму в толк… Дуня — чертовка и развратница! Разве не видите вы, как она барину зенки свои строила? Будь я барыней, пороть бы приказала!
— Да ладно уж тебе, Акулина! Дуня просто любит нравиться. Негоже, конечно, этой слабости предаваться перед светлым церковным праздником, но в остальном ее греха нету. Она ведь и правда без чувств упала.
— Нету в ней никакого чувства, матушка! Эх, кабы было чувство! А то в такой туше души, как в тряпичной кукле, одни цацки на уме! Вот кабы вы, не приведи Господь, упали, я бы поняла, хоть и не представляю, где это у тебя, маленькая, душа-то держится?!
Ольга рассмеялась. Акулина любила разговаривать на простоватый лад и в шутку относилась к ней, как к маленькому ребенку. Веселая кухарка только две вещи любила в жизни — готовить и балагурить.
Ольга отправилась проведать Дуню, но дверь оказалась запертой, а под ней сидел бледный Тюрин.
— Василий, что ты здесь делаешь? — удивилась Ольга. — Ты же должен был в лавку ехать?
Тюрин покраснел, явно засмущался, но ответил с вызовом:
— Не работает она сейчас. К явлению Святого Духа все готовятся, к святой Троице, а я нынче в деревне на постое. — И более тихо добавил: — У бабки Матрены. *
— У Дуниной родственницы? — еще больше удивилась Ольга. — И как Матрена поживает?
— Глуха, почти слепа. Дуня ее последняя надежда. Не знаете, что с ней в бане приключилось?
— Сама не понимаю, Василий! Никогда такого не было с Дуней, она баню пуще всего любит, просто обожает! Всегда самый горячий пар себе устроит, никогда пониже не ляжет. Всякие хитрости женские банные знает. А тут и не побыли совсем, как она без чувств упала. Что Александр Николаевич-то говорит?
— Да ничего! Двери запер и сказал, что осмотреть ему ее нужно.
— Ты не переживай. Александр Николаевич хороший лекарь, он о ней позаботится, ступал бы домой. Только Матрене не говори пока ничего, чтобы она не пугалась раньше времени.
— Нет, Ольга, я подожду, — с нажимом сказал Тюрин. — Дуня хорошая девушка. Мы с ней очень поладили, пока все о твоей болезни переживали. Она молилась усердно очень и помогала во всем. Я хочу увериться, что она здорова.
Ольга пожала плечами и отошла от дверей. Рядом, в маленькой зале, стоял столик для рукоделия. Ольга не любила этого, но пойти к себе и предаться смешиванию разных лекарств она не могла, поэтому пришлось изобразить заинтересованное отношение к цветной пряже.
Метелин вышел из комнаты через час. Все это время нервный Тюрин почти не разговаривал и постоянно курил трубку. На всеобщий шум прибежал даже Расточный, который теперь жил в усадьбе, чтобы не оставлять Ольгу одну да и чтобы не дальний путь был на службу.
После истории с наследством как-то получилось, что и Расточный, и Тюрин стали считаться чуть ли не членами семьи, тем более что и семьи-то как таковой не было.
Алекс усмехнулся, увидев процессию, собравшуюся в зале рядом с комнатой. Задержал глубокий, задумчивый взгляд на Тюрине и нараспев произнес:
— Приветствую вас, друзья мои! Не много ли чести для одной лишь крепостной девки? Ничего, собственно говоря, и не приключилось, обычный обморок, от жары. — При этом он дурашливо раскланялся и театрально склонился к Ольге:
— Оля, тебя я приветствую особо. Слышал, что сегодня к ужину ты снимешь траур и предстанешь к нам обновленной. Но и так я счастлив видеть тебя безмерно! Ты не представляешь даже, каким счастливым и беспечным ты сегодня меня сделала!
