Первая, кого она увидела, собравшись с силами на каком-то переломе болезненной лихорадки, была Авдотья.
— Дотя, Дотя, ты слышишь меня?
Девушка вздрогнула от неожиданности и с неверящей радостной улыбкой бросилась к барышне.
— Ольга Григорьевна, матушка наша! — Девушка со слезами целовала ей руку. — Говорит, в себя пришла… Говорит!
— Брось же, Дотя! — негодующе оборвала ее Ольга. — Мне же не лучше, может, и смерть моя близка. Верна ли ты мне? Могу я доверять своей подруге?
— Ольга Григорьевна! — Девушка опустилась на колени у постели Ольги и прижала к груди ее руку. — Только прикажите. Сделаю все, что угодно!
— Запоминай, может, я и не скажу тебе этого больше… Только делай все сама! Пусть ни Тюрин, ни Расточный, ни новый барин, ни даже Дуня не знают о твоих делах… Найди в аптекарской лавке Марусю, дочь кузнеца Емели. Она запасает травы. Попроси для меня той, что я всегда беру из зеленого ларца. Затем… лягушки. В погребе лягушки…
— Ольга Григорьевна? — Девушка в испуге отпрянула.
Слова барышни уже не казались ей внятными. Наверное, нужно звать Метелина. Вдруг Ольге плохо, а этот бред отнимает ее последние силы.
— Стой, Дотя! Не смей млеть, как темные деревенские бабы! — Голос Ольги, как и раньше, звучал уверенно и твердо, поэтому Авдотья уверилась, что барышня не может бредить. — Иди в погреб одна и принеси лягушек. Хотя бы двух, но нужно больше. — Ольга передохнула и набрала в грудь побольше воздуха. — Их кожа мокрая, Дотя. Это не случайно. Акулина их держит там, чтобы не скисало молоко. Ты умная, ты поймешь… Не знаю почему, но они помогают. Только лягушачья кожа сможет меня спасти.
Авдотья содрогнулась, но руки своей у Ольги не отняла.
— Барышня будет есть лягушачью кожу? — в ужасе прошептала она.
— Не-ет! — Ольга, пытаясь улыбнуться, застонала. — Тупым скребком собери с их кожи слизь, смешай с мелом и тотчас неси сюда. Я должна это съесть. И, ради Бога нашего, Дотя, никому ни слова!
— Ей-богу, барышня! — Авдотья вскочила. — Скоро буду! Сейчас, сейчас…
Ольга успокоилась и прикрыла глаза… Если все равно умирать, то уже не важно, что про нее будет думать Дотя…
Александр же не находил себе места. Уже три дня он почти не спал, еду принимал только после ругани самой Акулины, почти ни с кем не разговаривал и только иногда бродил вокруг Ольгиных владений. Ее убогая пристройка стала ему дороже любых дворцов. Здесь все пахло Ольгой, все дышало ею. В своих комнатах он не находил покоя, красивые девки раздражали, а когда он видел, что какая-то из них прикасается к его постели или развешивает вещи в шкафу, то просто свирепел.
Если бы приличия позволяли, он бы переехал в покои Ольги тотчас же. Но, учитывая ее состояние, это было бы крайне нелепо. Несмотря на то что в самочувствии Ольги не наступило еще заметных улучшений, Алекс уже видел ее здоровой и с упоением представлял, как будет с ней объясняться. Сидя у ее постели и всерьез опасаясь за ее жизнь, Александр понял, что не должен потерять эту женщину. Кем бы она ни являлась и каким бы скандальным ни было ее прошлое, отныне это станет лишь прошлым, и он не даст ей вспоминать об этом… Кем бы ни был ночной визитер и его соперник — к черту соперника! Алекс сделает все, чтобы Ольга забыла обо всех своих увлечениях и отдала ему чувство, переполнявшее его самого, а именно иссушающую, горячую страсть, которую она тоже, вне сомнения, умеет испытывать и которую скрывает от Метелина лишь по причине его грубой и неуклюжей настойчивости… Больше он не будет грубым, подозрительным и злым. В конце концов, они взрослые люди и вполне могут здраво рассуждать о природе своих чувств.
Еще раз внушив себе все это, Алекс вошел к Ольге. Она лежала на спине, тяжело дыша, а на лбу и губах ее опять выступила испарина. Привычным движением Александр откинул одеяло и снова взялся за флакон. От воздействия бальзама ровная белая кожа Ольги кое-где покраснела, что говорило о том, что лечение не проходит даром. Комната наполнилась жгучим и едким ароматом лекарства, а Ольга лишь плотнее закрыла глаза. Казалось, что она не спала вовсе, а притворялась.
Александр еще раз провел влажной тканью по шее и плечам больной, затем опустил руку все ниже, чтобы проверить Ольгино состояние. Сегодня она лишь раз принимала лекарство, и, по наблюдениям Метелина, за несколько дней лечения жар существенно спал.
Проводя рукой по мягкой, подрагивающей Олиной груди, Алекс внезапно остановился, словно пораженный громом. Рука его задрожала, и он неосознанно опустил ее, уставившись на открывшееся ему зрелище с совершенно непрофессиональным выражением на лице. Он видел грудь, красивую, безупречную женскую, довольно пышную грудь. Но только теперь в одну секунду, она стала самым неоспоримым доказательством невиновности Ольги во всех смертных грехах, в которых он сам же и обвинил ее. На ровной, безупречной коже Ольги не было ничего хотя бы отдаленно напоминающего родимое пятно в форме полумесяца, которое дядя столь упоенно описывал в своих воспоминаниях!
Александр напрягся, пытаясь вспомнить хоть что-то из прочитанного, и угодливая память быстро подкинула ему самые пикантные отрывки. Описание густых жестких волос пшеничного цвета не только на голове, но и на других частях тела, широкие бедра и другие, еще более щекотливые моменты явно не указывали на Ольгу. Метелин недоумевал.
Еще раз осмотрев внимательно девушку, Александр захотел припасть к ее ногам, целовать их и молить ее о прощении. Эти черные волосы и глаза, эта гладкая, лишенная даже самых мелких родинок кожа. Разве Ольга могла быть той румяной, пышнотелой девкой, которую обхаживал в своем кабинете престарелый барин? Да куда же раньше смотрел его затуманенный ревностью взгляд?! Александру стало стыдно перед бедной больной Ольгой за свое животное поведение при их последней встрече. Ведь она не поняла его намека, а только обиделась, а в поцелуе увидела не страсть, а лишь насмешку и издевательство. Алекс смущенно накрыл Ольгу одеялом и даже захотел выйти. Как раз в этот момент вошла Авдотья и предложила сменить его. Приказав девушке при малейших изменениях посылать за ним, Метелин вышел на улицу и даже решил поужинать, чтобы не гневить попусту заботливую Акулину. За его спиной суеверная Авдотья задвинула засов. Алекс усмехнулся и направился в поместье.
Он был настолько окрылен своим открытием, что не заметил, как начал напевать модную песенку. Возле парадного крыльца стояла карета. Из нее выгружали небольшие легкие сундуки. Какая-то дама, придерживая длинный подол весьма легкомысленного платья, опиралась на руку Расточного. Управляющий устало улыбнулся, завидев Метелина.
— Вот портниха из Москвы пожаловала, — хмыкнул он. — Не знала, что Ольга Григорьевна заболела. Пока вы в отъезде были, Оленька платья заказывала, думала к Троице траур снять. А теперь… — Расточный махнул рукой.
Алекс понял, что тот имел в виду. Все боялись, что, не ровен час, придется готовить Ольге одежду иного рода, и считали дурной приметой, что в столь неподходящее время модистка явилась со своим заказом.
