Все‑таки Элена была очень молода. Все, на что ее хватало, – «Дранг нах Остен» – тупо ломиться, пока тебе не прищемят хвост. Скорее всего в ее жизни до сего дня не было катастрофических поражений, таких, какое она потерпела у колдуньи, потому тактика девицы не отличалась особой изысканностью. Может, она и умела драться (в чем я еще не был уверен!), но вот что касается военной тактики, тут полный облом – никаких тебе китайских хитростей и легионерских порядков, только беспорядочный набег пиктов, сражающихся истово, яростно, но и глупо.
Ведь главное – не погибнуть с честью в безнадежной борьбе, главное в этой борьбе – победить, не обращая внимания на кажущуюся безнадежность. Как сказал один мудрый еврей: «Всегда есть два выхода…»
– Насколько я понимаю, ты хочешь услышать, что мы будем делать дальше? – спросила Элена, покусав нижнюю губу белыми мелкими зубками. – И опасаешься, что я сделаю что‑то похожее на то, что произошло в доме Леммы?
– Да! – мявкнул я и кивнул, подтверждая решимость услышать гениальный план соратницы.
– Ну что же, ты так же рискуешь, как и я, потому… в общем – заходим, и я требую позвать этого типа. Тип появляется, я его бью, потом бью всех, кто есть рядом, а когда никого больше не остается – начинаю пытать главного, чтобы узнать, где находится нужный нам гроб. Все просто, без изысков, но на изыски у нас и нет времени. Ты помнишь, что у нас там лежит умирающая Ами? Что, возможно, ей остались считаные часы? Так что ничего другого не остается! Твоя задача – ни во что не вмешиваться, спрятаться, чтобы не задавили, а когда я закончу… тогда закончу! Ты свое дело уже сделал. Все, что мог, сделал! Так что прости, друг, – теперь без тебя. Можешь даже пойти домой, к Ами. Или посидеть вон там, под кустиком. Посидишь?
– Нет! – ответил я и фыркнул, выражая неодобрение.
И было что не одобрять! Тупой план, тупая стратегия и тупая тактика! Как всегда – нахрап, и ничего больше!
А потом вдруг в голову пришло – а почему не посидеть под кустом? Иногда из‑под куста больше видно, чем если залезть на бугор! Нормально, посижу!
– Да! – Я вскочил и медленно направился туда, куда показывала Элена.
Куст, усыпанный белыми крупными цветами, похожий на шиповник, пах сладко, приятно, но так крепко, что даже голова закружилась. Для кошачьего нюха – просто мучение. Но перетерпел. Прижался к земле и стал смотреть, как Элена подходит к двери трактира – серо‑зеленое пятно на фоне облупившейся стены, увенчанное шапкой золотистых пышных волос, облачком окруживших ее милую головку. Она зачем‑то сняла бандану – может, для того, чтобы поменьше привлекать внимание к своему одеянию?
Я вообще‑то и не понял, зачем она его надела. Конечно, этот комбинезон давал преимущество в драке – взгляд с трудом мог уследить за движением конечностей обладателя такого комбеза, но вот как в нем ходить по улицам – непредставимо. Эдак можно и к страже загреметь – если, конечно, здешние менты интересуются, зачем по улицам города бродит девица в полном боевом эльфийском обмундировании, увешанная оружием.
Я уже слышал, что местный люд не очень хорошо относится к «лесникам». Слишком свежо воспоминание о конфликтах пятидесятилетней давности, когда вот такие девочки и мальчики вырезали целые деревни поселенцев, осмеливавшихся занять землю «Настоящих людей». С тех пор прошло уже много времени, война осталась далеко в прошлом, но память о плохом уничтожить очень трудно. Во многих преданиях подробно расписано, как злые коротышки искореняют честных тружеников, поселившихся в южных лесах.
Помню, как в болтовне Элены с Амалией проскользнула тема людской злобы и неблагодарности. А еще – тема вранья, ведь прежде чем уничтожить какой‑то народ, надо как следует его очернить, например – пустить слухи, что некая раса творит свои жуткие оргии, купаясь в крови человеческих младенцев. Специально нанятые ученые расскажут, что эта раса неполноценна, происходит от ящеров и вообще – эти существа никак не могут быть названы разумными. И тем более – людьми. И тогда все становится на свои места – злыдни‑ящеры должны быть уничтожены, а их имущество и земля обращены в доход императора.
Для любого отвратительного, подлого, смертоубийственного деяния должен быть повод и существовать обоснование – и чтобы совесть не мучила, и чтобы в памяти поколений не остаться грязным жестоким захватчиком.
В войне «лесников» и людей не было правых. Виноваты, как часто это бывает, – все и никто. А кто первый начал – история, само собой, умалчивает. «Лесники» утверждают, что все началось с нападений людей на селения «Настоящих людей», люди – что начали «лесники».
В общем, память уже не вытравить. Это сейчас императора охраняет целый отряд телохранителей из числа «лесников», и он по праву считается самым верным и самым эффективным подразделением, а тогда – «лесник» было синонимом слов «убийца», «враг» и «демон». До сих пор существует закон, по которому каждый «лесник» должен иметь специальное разрешение управы на ношение оружия в черте города. Закон этот подзабыт, но действует до сих пор, и любого «настоящего» могут привлечь к ответственности, если стража прихватит на улице вооруженного «лесника», не имеющего лицензии на ношение оружия.
Дискриминация, да, но вообще‑то я понимал власти города. Меньше оружия у людей, которые тебя презирают и с которыми ты не так давно воевал, – спишь спокойно. Ну их к демону, этих коротышек – так считали и считают почти все в высшем руководстве империи.
Я осмотрелся по сторонам – стало совсем светло, хотя людей было еще мало. Редкие прохожие вяло тащились в сторону порта, похожие на зомби своими перекошенными сонными мордами. Но их было очень мало, этих ранних пташек. Здесь вставали с первыми лучами солнца, а оно еще не соизволило показать свой яркий лик из‑за морской глади. Но скоро, скоро… небо уже окрасилось багрянцем, подсвечивая серебристые ночные облака, тонкой полоской вытянувшиеся у горизонта.
Трактир стоял на возвышении, над портом, и отсюда хорошо были видны корабли, стоявшие на рейде, и те суда, что приткнулись у каменного причала, – их было множество, разных видов и конструкций, одномачтовые, двух– и трехмачтовые и вообще не имеющие никаких мачт – видимо, гребные. Они спали – ни малейшего движения на палубах и на причале возле кораблей. Тихая, мирная картинка предутреннего сна, когда так хочется удержать эти последние минуты покоя, перед тем как снова окунуться в безумный водоворот жизни. Сон – вот убежище всех, уставших от забот, начиная с самого последнего раба и заканчивая императором, власть которого чуть меньше, чем у Создателя сущего.
Стекла так и зазвенели, рассыпаясь колючим дождем, а мужчина, который вылетел из окна, остался лежать на земле, и под ним быстро набралась темная лужа.
Однажды я в детстве рассадил себе ногу бутылочным стеклом – кровь хлестала на метр, если бы тогда вовремя не зашили – сейчас не бегал бы по чужому миру на своих четырех. А вот мужику, похоже, не повезло. Его шея была как‑то неестественно повернута, похоже – сломана.
