Упоминался и тот, кто интересовал меня больше всего, – злой гений, преследующий мою подругу. Только упоминался как‑то вяло, конечно же ругательно, как и о всех остальных разумных существах вселенной, но неинтересно – так, пару фраз о проклятых дворянских сынках, о тупоголовых, которые желают поучиться на дармовщинку, ну и вообще – обо всем плохом, что представляют собой дворяне и отдельные их представители, которые рвутся к высшим уровням власти, шагая по трупам.
Я, кстати, так и не понял, как эта самая критика мажоров сочетается с обучением негодяя самым лучшим способам искоренения добропорядочных жителей империи. Ну вот считаешь ты всех подлецами (И возможно, что не без основания !), но какого черта обучаешь одного из них, создавая что‑то вроде ядерной бомбы, способной уничтожить огромное количество невинных людей?! Ну как, как можно так поступать, зная, что этот парень, возможно, скоро обратит свое черное колдовское искусство и на тебя? Постарается тебя убить?
Нет, не понимаю. Безумие? Как еще это назвать?
Вообще‑то кое‑какая система в поведении колдуньи угадывалась, только я сам себе не хотел в этом признаться. Если предположить, что для колдуньи важны не сами деньги, а только лишь возможность сеять зло, незамутненное жалостью и любовью к людям, – тогда все становится на свои места. Она обучает некоего нехорошего человека, передает ему свои знания, и он уничтожает мир, который был к ней жесток!
Фантастично? Ненормально? Возможно, это безумие. Но как сказал один гениальный ученый: «Достаточно ли эта идея безумна, чтобы быть правильной ?»
И, уже завершая серию безумных предположений, как завзятый фрейдист‑юнгерист, я вдруг подумал о том, что, возможно, она сама подсознательно мечтает о том, чтобы ее кто‑то убил. Да, да – это самоубийство! Колдунья готовит оружие против себя самой!
Уф‑ф! Выдохнул – ай да я, ай да психолог‑психиатр! Вот это загнул загогулину! И все логично, все правильно – если предположить, что у колдуньи параноидальная шизофрения на почве дурно прожитой жизни. То‑то она так прицепилась к незнакомому коту, будто это не кот, а лучший друг в ее жизни! (Хм‑м… интересно, Амалия тоже сумасшедшая? Она тоже ко мне привязалась! Чушь. Эдак можно додуматься до всего на свете…)
К колдунье я попал уже после полудня, решив дождаться посещения молодого колдуна в ее доме и подслушать, о чем будут говорить чернокнижники. Насколько я помнил, ученик посещал учительницу после шести ударов городского колокола, вот только в какие дни – неизвестно. Он мог сегодня и не прийти. И тогда мне пришлось бы дожидаться день, два, три – столько, сколько нужно.
Конечно, беспокоило то обстоятельство, что Амалия оставалась там одна – больная, смердящая, как разложившаяся крыса, но что я мог с этим поделать? Ну вот сидел бы я возле нее, нюхал смрад, слушал бы, как магистры с умным видом несут глупости, и что, мое сидение у смертного одра девчонке чем‑нибудь бы помогло? Да ничем, абсолютно!
Еще бы и повредило – какой‑нибудь из магистров решил бы проверить, не сидит ли в моем красивом полосатом теле зловредный демон по имени Петя, и выкорчевали бы Петю из его убежища! И вот тогда началась бы такая вонизма, что запах больной Амалии показался бы нежным дуновением ветерка, принесшего аромат ночных фиалок!
О‑о‑о‑о… что бы тогда началось! Я и сейчас опасался, что эти самодовольные твари, считающие себя выше всех на свете, потому что от природы получили некий генетический капитал, позволяющий им колдовать, – решат, что болезнь Амалии есть результат ее экспериментов с черной магией. Мол, работала с каким‑то заклинанием, и оно пало на нее саму – из‑за неопытности колдуньи, либо по небрежности в обращении с колдовством!
Кстати сказать, о подобных случаях небрежного обращения с магией я слышал от той же самой Амалии – каждый год в университете происходили несчастные случаи – то кто‑то выжигал себе мозг, решив поколдовать и не рассчитав свои силы, то какой‑нибудь болван нашел запретное заклинание, и это злое колдовство лишило его жизни – иногда довольно прихотливым и мучительным способом. Например, вывернув наизнанку так, что кишки свисали снаружи, как серпантин на новогодней елке.
Об этом гадком случае Амалия вспоминала в разговоре с Эленой, забежавшей к подруге после занятий, и я немало был удивлен тому, как две девочки‑цветочка так спокойно и со смаком обсуждают мерзейшее происшествие, не вызывавшее у них никаких эмоций, кроме возбуждения, нервного смеха и осуждения погибшего. С их слов выходило, что парень сам виноват – был слишком самоуверен, высокомерен и теперь поплатился за свое нежелание слушать рекомендации преподавателя. Ведь сто раз было сказано – прежде чем напитать заклинание магической силой, нужно совершить защитное заклинание, а уж потом… И что создание артефакта такой силы обязательно дает отдачу, иногда непредсказуемую в свете расположения лун, звезд и времени суток!
В общем, пока я не узнаю, что же все‑таки случилось с Амалией и как ей помочь, – из дома колдуньи ни ногой. Да, существовала возможность, что девушка пострадала от болезни, не связанной с колдовством, но… не надо быть семи пядей во лбу, чтобы предположить наличие черта в шаговой доступности, если ты слышишь перестук копыт, чувствуешь запах серы и видишь рога, высовывающиеся из‑за угла.
Только вот не надо про «бритву Оккама»! Это другой мир, и земные понятия тут неприменимы. Здесь скорее поверят в налет эскадрильи ведьм верхом на метле, чем в то, что некие аппараты тяжелее воздуха могут перемещаться со скоростью молнии. У каждого мира свои реалии – это я уже знал точно.
Время тянулось долго, но я использовал его вполне продуктивно – с кошачьей точки зрения. Я спал и ел. Ну и… все остальное. Для «остального» мне был выделен персональный поднос с насыпанным на нем песочком, в который я любезно и нагадил, награжденный порцией хвалебных отзывов о моей приверженности гигиене.
Нет, положительно в кошачьей жизни есть свои огромные плюсы. Вот только представить, что я в своем доме, будучи в человеческом обличье, нагадил на поднос и предложил моей женщине его вынести! А потом бы еще весь день валялся, время от времени требуя еды и питья!
Я представил. Ржал… то есть – фырчал минут двадцать. Потихоньку, чтобы не привлечь внимания моей… хм‑м… нет – подругой ее назвать не могу. Хотя и хочется. Боюсь признаться, но она мне нравится.
И не в том дело, что сексуальностью от нее прет, как от порномодели высшего класса! Я как послушал ее – ой‑ей, что же девушке пришлось пережить! Недаром она так обозлилась на весь мир! Я бы тоже обозлился, сотвори кто‑нибудь со мной эдакое!
Не была колдунья злой в том понимании, как все привыкли это понимать. Не творила зла ради зла. Ей просто было плевать. Некого жалеть – мир ничего ей не дал, кроме боли и дурных воспоминаний, и она миру ничем не обязана. Людям этого мира.
Ни дружбы, ни любви, ни жалости. Разве есть жалость у волка, который режет баранов? Ему хочется есть, он их ест. А все рассуждения о чести, совести, о жалости – это для биологов, не для волков.
