Вот только как это сделать, чтобы не раскрыть себя, – этого я пока не знал. А раскрывать свои способности не хотелось. Не знаю, как черный кот может узнать о том, что я выдал их шайку, но в глубине души я знал, что так и будет, и подозревал, что расплата за разглашение тайны последует вскоре после «предательства» и результат мне очень даже не понравится. Против десятка котов, умеющих нырять в подпространство, не устоять ни одному существу, будь он даже таким гениальным типом, как я. Ну… почти гениальным!
Мы поели. Амалия достала из холодильного шкафа, принцип работы которого я так и не понял, несколько пакетов, в которых были пироги и жареная рыба, и подогрела продукты каким‑то заклинанием (небрежно махнув рукой и шепнув несколько слов). Потом пили что‑то вроде чая – мне она налила в блюдечко, сетуя, что не может угостить молоком. (Почему все уверены, что кошек надо поить молоком? Идиоты! После молока они точно обдрищут все углы, я специально интересовался в Инете, знаю! )
Чай был сладким, рыба вкусной, и через полчаса мир уже не казался таким враждебным, а в голову начали приходить дельные мысли о том, как победить вражескую армию мажоро‑колдунов.
Я перебирал варианты, отбрасывая их в сторону, пока не остался один – простой и убойный, как винтовка Мосина, как нож, которым можно зарезать любого, даже черного колдуна, строящего коварные планы. А начинать нужно было вот с чего: дождаться, когда Амалия выйдет из комнаты, и попытаться спрятать либо уничтожить предательские объекты. Уничтожить точно не получится – камин не горел, – остается лишь прятать в университетские воздуховоды.
Пока мы завтракали, Амалия больше со мной не разговаривала, смотрела в пространство остановившимися, потускневшими глазами, будто в ней слегка притух огонь жизни.
Нет, так‑то я ее понимал, ничего хорошего нет в вызове на ковер к ректору, уж точно там не будут раздавать плюшки и всякие такие благости, предназначенные прилежным ученикам. Каждый, кого вызывает начальство, подсознательно ожидает чего‑то вроде акта изнасилования – в основном мозгового, а иногда и реального. (Доходили слухи об особо любвеобильных заведующих кафедрами и ректорах! Слава богу – мне коснуться этой гадости не пришлось. Но я и не девушка‑красотка! А дыма без огня не бывает, нет? )
Уже почти совсем одетая, готовая к выходу, Амалия вдруг притянула меня к себе, прижав к упругой груди, и с грустью сказала, тяжко вздохнув, отчего ее крепкие полушария едва не выскочили из тесного лифа:
– Знаешь, чего они потребуют? Чтобы я отдала тебя им! Чтобы они произвели над тобой свои мерзкие эксперименты! А еще – чтобы я на какое‑то время уехала из университета. А мне так не хочется возвращаться домой! Папаша будет очень недоволен, очень! Я тебя им не отдам, это точно. Пошли они все к демону в зад! А что касается изгнания – а за что? Если магистры не докажут, что в тебе сидит демон и что я специально натравливала тебя на этого придурка – за что меня изгонять? Уверена – сейчас будет ныть о том, что я своим поведением бросаю тень на университет, что мне нужно некоторое время побыть дома, и когда все успокоится, я вернусь через годик, через два! А знаешь, что будет, когда я появлюсь дома? Папаша тут же сосватает меня за придурошного Генадара Шимунского, потому что папаша этого полудурка обещал оставить ему все состояние, вернее, не ему, а его отпрыску, моему сыну! Ты представляешь?! Я ради земель, ради капитала должна спать с парнем, который не может сложить два и два, путает дни недели и только и делает, что развлекается с рабынями, которых папаша ему накупил целый десяток! А знаешь, зачем накупил? Чтобы дебил не гонялся за свободными женщинами и не пытался их изнасиловать! Пока я тут – я в безопасности, но стоит мне очутиться дома… о‑о‑о‑о! Как он будет рад!
Амалия вдруг зарыдала, и краска с ее уже накрашенных глаз потекла по лицу:
– Ну почему, почему я такая неудачница? Почему я не родилась в какой‑нибудь обычной купеческой семье, где гордились бы, что у их дочери проявились магические способности?! Ты представляешь, мой отец стесняется того, что его дочь учится магии! И это при том, что детей дворян в университете просто‑таки толпы! Им, видишь ли, это обучение не постыдно, а для баронессы Зонген‑Мальдар – неприлично!
Она вытерлась платком, достала зеркальце, удалила пятна краски ватным тампоном и уже нормальным, спокойным голосом продолжила, быстро накладывая на лицо прежний макияж:
– Все дело в этих землях и в капитале. Я не удивлюсь, если ректора уже подмазали, чтобы он постарался меня отсюда убрать. Под любым предлогом! По слухам, граф Шимунский тяжко болен и долго не протянет. Состояние достанется полудурку, а тот мгновенно пустит его по ветру. Все, что накопили предки Шимунских, все, что добыл и заработал старый граф, – все по ветру! Умственно отсталый парень не способен сохранить капитал. Он на самом деле глупый – я общалась с ним на балу, мы тогда были еще подростками. Так вот – он двух слов связать не может, ты бы видел его! Два года я выдержала в университете, два года! Два года отец исправно снабжал меня деньгами, содержал, выжидая, надеясь, что я одумаюсь! Похоже, что теперь он перешел к открытым боевым действиям.
– Мяу‑у‑у‑у… мяв! Мяв! Мяв! – удрученно сказал я, и это значило: «А может, ты еще рано волнуешься? Да мало ли зачем вызывает ректор! » Но это ничего не значило, пустые слова, в глубине души я понимал, что скорее всего она права – если дело обстоит именно так, как сказала Амалия. Похоже, что моя Аленушка запуталась в водорослях и тихо идет на дно…
– Ты прав, мой полосатик! – Амалия вздохнула и негромко хлопнула ладонью по столу. – Что теперь переживать, строить предположения? Что будет, то и будет! Сколько смогу – продержусь в университете, если выживут – поеду домой, выйду замуж за идиота, а потом… потом…
Она снова разрыдалась и не успокаивалась минуты три, плакала горько, будто девчонка, у которой злой мальчишка разломал любимую куклу. Я не выдержал, потерся мордой о ее мокрую щеку:
– Да забей ты, прорвемся! Главное, нам отбиться от черных колдунов! А уж с идиотом‑мужем как‑нибудь справимся! Не о том думай!
– Мурлыка мой! – Амалия в который уже раз вытерла глаза и, на секунду прижав меня к себе, резко отшатнулась, посадила меня на кресло и пошла к душевой. На пороге оглянулась, улыбнулась несчастной улыбкой и вдруг показала двери кулак:
– Мы еще им покажем! Поборемся! Правда, мой герой, мой защитник?! Они у нас еще попляшут, гады проклятые. Интриганы!
Скоро девушка уже плескалась в воде, фыркая, напевая какую‑то новую залихватскую песенку (и где нахваталась‑то?! ). Я же мучительно раздумывал, как мне выкрутиться из создавшегося положения. И как всегда, пришел к очевидному выводу – «бить нужно аккуратно, но сильно! »
В общем – шаг за шагом, думать башкой, а не задницей, использовать свои новообретенные способности и не давать спуску врагам! Но пасаран!
Всегда мне нравились испанские коммунисты, которые воевали против фашистов. И наши коммунисты, те, кто поехал им помогать. Было в этом что‑то правильное, что‑то от души, то, что мы потеряли в наш суматошный, пропитанный духом стяжательства век!