Парень положил девушку на постель, не обратив внимания на то, что я залег в засаде у изголовья кровати за подушкой, поставил на стол фонарь, который держал до того в руке, и пошел закрывать дверь. Прикрыл, задвинул засов, предварительно вынув ключ из замочной скважины, со стуком бросил его на стол, подошел к постели, на которой сладко посапывала хозяйка комнаты, остановился, перекатываясь с носка на пятку, сунув большие пальцы рук за пояс, поддерживающий вышитые серебристой нитью штаны. Постоял так секунд десять, будто на что-то решаясь, ухмыльнулся и решительно потянул подол платья спящей красавицы вверх, к ее горлу. Остановился только тогда, когда подол застрял на груди, удерживаемый тугими холмиками, – нужно было распускать шнуровку, чтобы снять совсем, а ему явно было лень! Да и зачем, если все, что нужно для «дела», находится ниже? Под кружевными трусиками, которые так легко стянуть – даже чулок снимать не нужно, тем более что в них девушка выглядит гораздо аппетитнее!
Он так и сделал. Через несколько секунд девица уже лежала наполовину голой, с раздвинутыми ногами, а мажорчик, торопясь, расстегивал свой украшенный серебряными бляхами пояс.
Я наблюдал за происходящим, будто видел это на экране кино, будто то, что происходило, меня никак не касалось. Ну – напилась девушка, ну сейчас лишится девственности (если она у нее вообще есть!), так и что? Я ей кто – брат, жених или папа с мамой? Мне-то какое до того дело? Тем более что я терпеть не могу пьяных женщин. Подшофе они делаются истеричными, слезливыми, обидчивыми. Или наоборот – игривыми, маниакально-сексуальными, а бывает – нарочито-неприступно-холодными, все, что угодно, но только не теми женщинами, какими являлись в жизни. Я все-таки достаточно пожил на белом свете, чтобы видеть все варианты развития событий с женщинами, накрытыми алкогольным дурманом, и у меня давно сложилось мнение, что пить они не умеют, и когда все-таки нажираются, держаться от них нужно как можно дальше. Даже если и существует шанс, что пьяная красотка одарит сеансом особо бурной, запоминающейся, эпичной любви.
Впрочем, обычно сеансы эти какие-то грязные, мокрые, потные и скользкие – не люблю секса с пьяными дамами, распустившими свои пьяные слюни. Нет, оба партнера должны понимать, что они делают, чувствовать и получать от всего этого удовольствие. Не так, как сейчас, когда один из партнеров – «ни бе, ни ме, ни кукареку» – как говорила моя бывшая супруга, не к ночи будь она помянута!
М-да… постоянно вспоминаю ее – к месту и не к месту. А что поделать – любил… «любовь еще, быть может, в моей душе угасла не совсем!»
«Это Рембрандт, да?» – сказала бы сейчас моя «образованная» супружница. Мама частенько тихо хихикала над ее великолепными высказываниями, и меня это слегка злило – что поделать, если не удалось девушке родиться в таком месте, где школа – настоящая Школа, а не место, куда ходят, чтобы правдами и неправдами получить аттестат.
Эти раздумья мелькнули и ушли прочь, оставив лишь одну мысль, – что делать? Проклятый мажорчик уже достал свой размножительный аппарат и деловито приводил его в боевую готовность, примериваясь, как бы это ловчее поунижать и заюзать мою благодетельницу. И было в этом зрелище что-то такое, что мне совсем бы никогда не понравилось, даже если бы я и не был благодарен за предоставленную крышу над головой, пищу и постель. Нехорошо все-таки вот так воспользоваться телом доверившейся тебе девушки, которая, возможно, потом и не вспомнит, что ты ее фактически изнасиловал. Пусть даже и сама виновата – нечего было так напиваться.
Ухмыляющийся придурок, трясущий своим поганым отростком перед беспомощной девушкой, заслуживал хорошей трепки, хотя бы ради того, чтобы запомнил – с женщинами нельзя так обращаться! И вообще с людьми. Должна же быть хоть какая-то совесть, даже если ты средневековый мужлан! И не средневековый – тоже.
И я ринулся в бой.
Если кто-то думает, что взрослый кот умеет только мурчать, фырчать и гадить в тапки – он жестоко ошибается. Не всякая собака сможет победить кота, а кошка, которая защищает своих котят, способна разогнать и нескольких собак, решив, что они покушаются на ее чадо. Я не был кошкой, и девушка не была моим чадом, но все-таки теперь она не была мне и чужой, – я ведь защищал свою собственность, свою территорию, свой дом!
Да кроме всего прочего – события этих суток оставили в моей душе неизгладимый след в виде здоровенной кучи психологического дерьма, которое срочно требовалось переправить на первый подвернувшийся под руку… хм-м… лапу – объект. Выместить зло, так сказать. И этот объект скоро пожалел, что подвернулся под мою «мягкую» кошачью лапу.
Я завопил так, что меня должно было быть слышно в противоположном конце общежития. Если кто и мог меня заглушить, так это раненый супостат, но даже он, вопя, как десять атакующих самураев, не смог перекрыть мой боевой клич! А стимул вопить у него был знатный – когти, острые, как рыболовные крючки, располосовали ему самый драгоценный мужской объект, едва ли не навсегда лишив способности размножаться.
Когда мажор зажал в ладонях окровавленные, в лохмотьях кожи гениталии, я впился ему в лицо, стараясь не ослепить – хватит с парня располосованных щек, лба, надкушенного уха и носа.
Упав на колени, со сползшими до щиколоток штанами, мажор на четвереньках вслепую пополз к двери, стеная, как плакальщицы, провожающие в последний путь фараона Аменхотепа. Я же решил ускорить его движение к темному будущему и слегка покарябал голый зад мажора, оставив на прыщавых ягодицах длинные кровавые следы, будто по заднице прошелся острыми граблями усердный гастарбайтер, в приливе энтузиазма решивший продрать поверхность газона до самого что ни на есть материкового слоя земли.
Мажор очень быстро, будто включил ракетные ускорители, метнулся вперед, врезался в дверь, что, казалось, вынесет ее с петель, нащупал засов и вывалился в коридор, захлопнув за собой тяжелую створку, окованную полосами железа, отрезав себя от происходящего в комнате бесчинства! И слава богу, что закрыл! Я вряд ли смог бы притворить эту тяжеленную дверь, явно рассчитанную на то, чтобы ее можно было сломать только невероятными усилиями нескольких человек, при всем при том использующих исключительно тяжелые топоры и кувалды.
Я примерился и, с разгону допрыгнув до засова, ловким ударом лапы подвинул его влево, блокируя створку. На всю длину закрыть не удалось – после трех прыжков я сдвинул засов всего сантиметров на пять, но и этого хватило, чтобы уберечь комнату от нежелательного проникновения. Фактически засовом служило нечто среднее между зубилом и ломиком, к которому были приделаны торчащие в стороны ручки. И того, что я сделал с этим засовом, было достаточно, чтобы закономерно возгордиться своими деяниями. Ловкое это существо – кот! Я!
Все. С чувством выполненного долга я подошел к кровати и посмотрел на убереженную от позора спящую красавицу. Она так и лежала – поперек кровати, голая по пояс, с бесстыдно раздвинутыми ногами, такая красивая, беззащитная, соблазнительная… что, будь я человеком, вот так взял бы, да и… защитил бы ее как следует! И еще раз! Ух, красоточка! Пупсик средневековый!
