Он поднялся с кресла и пересел к ней на диван. Уставился своими темными бессовестными зенками, глаза в глаза, оскалился. Ния вспыхнула. Он вдруг больно схватил ее за плечо, рывком притянул к себе, впился в ее губы жадным горячим ртом. Ния вскрикнула, уперлась ладонями ему в грудь, пытаясь оттолкнуть. Она чувствовала его настойчивый язык, чувствовала жаркую волну, прокатившуюся по телу… Понимая, что тонет, переходит рубеж, за которым тьма, обняла его за шею, ответила, ничего не соображая, теряя сознание, умирая…
Геннадий вдруг оттолкнул ее, шепнул: «Тише! Потом!»
– Кому чай, кому кофе! – закричала влетевшая с подносом Настя. – Генчик, нарежь торт! – Она ткнула ему в руки нож. – Мне с розочкой.
Ния почувствовала истеричное облегчение, у нее даже дыхание перехватило – Настя ничего не заметила! Дура! Идиотка! Это о себе. Так подставиться! Завтра же пусть убираются, оба! Она украдкой утерлась, едва не вскрикнув от боли – на нижней губе была ранка, на руке осталась кровь. Черт бы тебя побрал, герой-любовник! Она облизнула губу и невольно бросила взгляд на Геннадия, он ответил ей взглядом исподлобья, тяжелым, без улыбки. Она чувствовала его желание, его нетерпение, ей показалось, у него дрожат руки. Оба молчали. Настя болтала по своему обыкновению. Торт был приторно сладок и розов, от него одуряюще несло ванилью.
– Сладко, – хрипло сказал Геннадий, с усилием сглотнул, дернув кадыком. – Ох и сладкий… торт! Аж голова кругом!
Ния сидела, уставясь на бесформенные жирные розочки, облизывая пересохшие губы, чувствуя всякий раз языком кислый вкус ранки…
…Она заперлась в спальне. Провернула ключ дважды. Переминалась босая у двери, на холодном полу, прислушиваясь к звукам в коридоре. Ее трясло. В доме стояла тишина. Она отперла дверь и бегом вернулась в постель. Юркнула под одеяло, накрылась с головой, скрутилась в комок. Представила, что она маленький зверек внутри снежного сугроба – притаился, и шерсть на загривке дыбом.
Под одеялом стало тепло от дыхания. Чего же ты хочешь, спросила себя Ния. Ты же понимаешь, что это грязь, что этого не нужно. Она вспомнила его руки на своих плечах… его колено упиралось в ее… его запах, его вкус… Пошел вон! Она вскочила и побежала к двери, прислонилась плечом, ухватившись за холодный металлический ключ, медля, не понимая себя. Декстер жался к ее ногам…
Легкие шаги за дверью; дрогнула дверная ручка, дверь осторожно приоткрылась.
– Ах ты моя сладкая! – прошептал Геннадий, проскальзывая в спальню, обнимая Нию. – Ждешь?
Он подхватил ее на руки; они рухнули на кровать. Тело к телу, рот ко рту. Его нетерпеливые руки рвали ночную сорочку Нии, мяли грудь; коленом он расталкивал ее колени. И шептал что-то вроде сейчас, сейчас… ах ты моя сладкая… еще что-то, грязное и мерзкое, от его слов было щекотно и перехватывало дыхание и разливался обжигающий огонь, разрывая нутро…
Ния вдруг словно проснулась, с силой отпихнула его от себя. Перепуганный Декстер взвыл дурным голосом.
– Что? Что? – забормотал Геннадий, приподнимаясь на локтях, всматриваясь в ее лицо. – Чего ты?
– Пошел вон! – отчаянно закричала Ния. – Убирайся! Вон! Сволочь!
– Ты чего? – мужчина все еще не понимал. – Что с тобой?
– Пошел вон! – Ния замолотила его в грудь кулаками. – Убирайся!
Он перехватил ее руки, рванул к себе, намеренно причиняя боль. Ния закричала и вцепилась зубами ему в плечо; Геннадий выругался, ударил наотмашь. Ния закричала. Зашелся истерическим лаем Декстер.
– Дрянь! – с остервенением выплюнул Геннадий. – Что ты тут из себя корчишь? Думаешь, я ничего про тебя не знаю? Засадила мужика, пригребла бабло! Думаешь, профессор поведется? Не надейся! Кому ты нужна, тварь!
Он оттолкнул Нию, встал с постели…
Ния бросилась следом, дрожащими пальцами провернула в замочной скважине ключ. Стояла, тяжело дыша, не чувствуя холода, с трудом приходя в себя; осторожно трогала распухающую от удара щеку; сцепив зубы, пыталась унять дерганую пронзительную боль в висках…
Она вернулась в кровать, снова укрылась с головой. Лежала, прислушивалась к крикам снизу. Там визгливо рыдала Настя, обличая и упрекая жениха, тот отвечал, не выбирая слов. Упала и разбилась ваза. Закричала Настя. Похоже, драка.
Декстер скулил у двери. Иди сюда, позвала Ния. Он вспрыгнул на постель, улегся рядом. Молчи, приказала Ния. Спи. Она закрыла уши ладонями.
Крики снизу стихли так же внезапно, как и начались. В доме снова наступила тишина, но на сей раз она была полна тревоги и недобрых предчувствий. Дом словно затаился в ожидании.
Ния вдруг вспомнила, как Геннадий сказал, что они похожи, оба игроки. «Недаром встретились», – вспомнила она. Раскатал губу, подонок! Судьба! И еще что-то… он закричал, что все знает! Нет, не так. Он закричал как-то иначе… не вспомнить… не вспомнить. И про Федора… сказал, все знает! Животное! Подлое животное! Завтра же вон! Пусть убирается! Мразь!
Она плакала и называла Геннадия всеми известными ей ругательными словами, обещала завтра же выгнать из дома, позвать Федора, он из бывших ментов, у него связи, он поможет, или написать заявление… а в душе уже неотвратимо зарождались безнадежность и страх.
Глава 19
Рутина
Тюрина расплакалась при виде Сони. Девочка бросилась к ней, обняла. Тюрина взглянула на Федора поверх ее головы. Тот кивнул и отошел к окну.
– Мамочка, я так соскучилась! Дядя Савелий помогает мне с математикой! Я играю с Настей и Германом, он маленький и смешной! Придумывает всякие непонятные слова, вчера говорит: «Каби!» Я не поняла, а он плачет и повторяет. А потом Настенька перевела, «каби» значит «кабриолет»! Это его игрушечная машинка, он не мог достать с тумбочки…
– Солнышко мое, ты не сердишься на маму? – перебила Тюрина, целуя руки девочки.
– Мамочка, я тебя так люблю!
– Ты не голодная?
– Нет, я много кушаю! Тетя Зося испекла пирог, мы тебе тоже принесли. Она к тебе потом сама придет. И мороженое! Мы принесли тебе мороженое, твое любимое, клубничное. Дядя Федор сказал, ты хочешь мороженого. Мы с ним ездили домой, взяли тебе халат и косметичку. И еще купили в аптеке всякие лекарства.
– Ты моя радость! – отвечала невпопад Тюрина. – Ты моя любимая девочка! Не сердись на свою глупую маму, не будешь? – Она всхлипнула.
Федор краем уха прислушивался к оживленному голоску Сонечки и покаянному голосу Тюриной и думал, что неплохо бы показать ее психиатру – переходы от агрессии к слезливости были мгновенны. Хорошо бы, но вряд ли она согласится. И еще он подумал, что, пожалуй, понимает ее мужа…
– Спасибо вам, – сказала Тюрина, когда они прощались. – Не понимаю, чего вы со мной возитесь. Но все равно спасибо. Если вы думаете, что помогаете вашей… этой… – Она все-таки не выдержала, драка была ее нормальным состоянием.
– Лина, люди иногда помогают друг другу безо всякой задней мысли. – Все душеспасительные намерения Федора тут же испарились – Тюрина была неисправима. – Человек в вашем возрасте должен это понимать. У вас была трудная жизнь? Вы голодали? Вас пинали ногами? Откуда столько злобы? Вы отталкиваете от себя… это то, чего вы добиваетесь?
