– Все это очень интересно, но при чем здесь моя записка?
– Я уже подхожу к главному. Чтобы безопасно вести свой сложный бизнес, а также передавать из одного отделения в другое важные сообщения, тамплиеры придумали свой особый язык. Его-то и называют первым, или истинным, лингва-франка.
– И вы хотите сказать…
– Да, я почти не сомневаюсь, что ваша записка написана именно на этом языке, на истинном лингва-франка. Тем более что в пользу этого предположения говорит имя, точнее, фамилия вашего родственника, который, по-видимому, и написал эту записку.
– При чем же здесь его фамилия? Я понимаю, что она старинная, дворянская…
– Она не просто старинная и не просто дворянская. Род Бодуэн де Кортне происходит от графа Фландрии Балдуина, или Бодуэна, участника и предводителя нескольких крестовых походов, получившего позднее титул короля Иерусалима и императора созданной крестоносцами на Святой земле Латинской империи.
Граф Балдуин, несомненно, пользовался поддержкой и помощью тамплиеров и наверняка знал их тайный язык – истинный лингва-франка. И это тайное знание сохранилось с тех пор в его семье. Об этом говорит ваша записка. Ваш покойный родственник, вне всякого сомнения, был прямым потомком графа Балдуина, короля Иерусалимского и императора Латинской империи. Значит, в ваших жилах, деточка, струится королевская кровь…
Алена с интересом выслушала маленькую лекцию профессора, но тут ей пришла в голову неожиданная мысль.
– А почему вы так обрадовались этой записке? Это же не средневековая надпись, судя по бумаге и чернилам, она вовсе не такая старая? Вряд ли она имеет большую историческую ценность!
– Имеет, и еще какую! Дело в том, что, как я уже сказал вам, первый лингва-франка был особым, тайным языком. На этом языке тамплиеры общались между собой, на нем же они составляли особенно важные финансовые документы. И эти документы сразу же после использования они уничтожали, чтобы сохранить свой тайный язык от посторонних. Поэтому сохранились очень немногочисленные, отрывочные образцы надписей, сделанных на этом языке. Из-за скудости материала и сложности языка лингвистам до сих пор не удалось составить полный словарь первого лингва-франка. И каждая новая надпись увеличивает вероятность составить такой словарь и расшифровать этот язык.
– А вы уверены, что моя записка написана на этом языке?
– Уверен. Дело в том, что только в первом лингва-франка была такая особенность: некоторые буквы имели разные варианты написания, и от того, какой вариант использовался в конкретном случае, зависело, как следует читать и понимать весь фрагмент текста. Вот, посмотрите сюда, – профессор развернул листочек с надписью, – видите, у буквы «А» такой необычный хвостик?
Алена и сама обратила внимание на эту завитушку, но подумала, что это всего лишь затейливое украшение текста.
– Это не украшение, – проговорил профессор, как будто прочитав Аленины мысли, – это специальный знак, который обозначает, что следующую букву нужно заменить другой, отмеченной точкой. В данном случае буквой «О». Дальше, видите – характерный завиток у буквы «F»? Это тоже особый знак, указывающий, что следующую букву нужно переместить на другое место. А вот на какое место, нужно подумать. Пожалуй, вот сюда.
Профессор достал какую-то толстую книгу в затрепанном переплете с латинским названием на корешке, перелистал ее и радостно взглянул на Алену:
– Вот оно! Я нашел ключ к прочтению вашей записки, и вместе с тем ваша записка открыла передо мной новые возможности для создания словаря первого лингва-франка! Оказывается, этот завиток, которым оснащена буква «F», имеет двойное значение, в зависимости от того, в каком месте эта буква расположена! Вы просто не представляете, как вы мне помогли!
– Рада за вас, – сдержанно проговорила Алена. – Но удалось ли вам прочесть саму записку?
– Удалось, – равнодушно ответил профессор, – но это далеко не самое важное.
– Для меня как раз это важно, – возразила Алена. – Скажите наконец, что здесь написано.
– Здесь написано следующее. – Левантович внимательно прочел записку и произнес: – «Подняться по спирали, не пропустив три символа, и узнать себя в отражении».
– И что же это значит? – растерянно протянула Алена.
– Уж это я не могу вам объяснить, – профессор развел руками, – я лингвист, а не гадалка!
Третьи сутки пылал великий город, подожженный с четырех концов. Пылали дворцы и храмы, пылали склады богатых купцов, полные немыслимых сокровищ – драгоценных тканей из далекого Китая, ароматного дерева из чудесной Индии, пряностей и украшений, привезенных купцами с Востока.
Столь много было этих сокровищ, что дым, стлавшийся над великим городом, дым, густыми клубами поднимавшийся к бирюзовым левантийским небесам, приобрел душистый аромат корицы и кардамона, аромат гвоздики и душистого перца, аромат ладана и мирры, аромат сандалового дерева и палисандра.
Третьи сутки пылал Константинополь, самый прекрасный, самый богатый, самый великолепный город мира. Жаркий ветер, прилетевший на берега Босфора с просторов Малой Азии, раздувал этот пожар, как шаловливый мальчишка.
Грубые, неотесанные варвары, приплывшие на берега Босфора из Прованса и Бургундии, из Лангедока и Фландрии, из Ломбардии и Саксонии, хозяйничали в немногих кварталах, чудом уцелевших от пожара, они врывались в дома богатых византийцев, врывались в храмы и лавки в поисках поживы.
Алые кресты были на доспехах этих варваров, за участие в этом походе им было обещано прощение всех грехов – но сейчас, опьяненные кровью, опьяненные жаждой богатой добычи, они забыли и о прощении грехов, и о кротости Христовой.
Врываясь в богатые дома, они пытали их обитателей, чтобы вызнать, где у тех спрятаны сокровища, ибо не сомневались, что эти сокровища есть в каждом доме. Врываясь в храмы, они сдирали с икон золотые и серебряные оклады, выковыривали из иконостасов драгоценные камни, которые тут же отдавали генуэзским купцам за флягу дешевого кипрского пойла или испанским шлюхам за час сомнительного, греховного удовольствия.
Кое-где еще остались разрозненные отряды защитников Константинополя – императорских секироносцев в ярких бронзовых панцирях и наемников-варваров, бородатых датчан, вооруженных огромными рогатинами с двойным наконечником, и половецких лучников в кожаных доспехах.
Но последние секироносцы падают под ударами варварских мечей, хмурые датчане присоединяются к победителям, а уцелевшие половцы собираются в маленькие отряды и уходят на восток, в степи, где им легче дышится и привольнее живется.
На третьи сутки по взятии великого города, на третьи сутки большого пожара по широкой улице захваченного города ехал закованный в железо всадник на огромном коне.
Лицо его было мрачно.
Год назад, когда он собрал под своим знаменем многочисленных вассалов и еще более многочисленных добровольцев, он надеялся, что сразится с неверными, вернет под священные крестоносные знамена Святую землю, прольет свою кровь к вящей славе Христовой. Но теперь он видел только грабежи и убийства, видел изрубленные тела таких же христиан, как он сам.
