Несколько дней всё шло по службе своим чередом – пьяный мордобой, карманные кражи, один грабёж, да и то занимался им не он. А ночью за Андреем приехал «козлик» дежурной части. Водитель суть дела не знал, сказал коротко:
– Вызывают.
Раз экстренный вызов на службу, значит, что-то серьёзное. Убийство, бандитизм с применением оружия. А по приезду его в отделение дежурный дал ему заявление.
– Вон гражданочка сидит, говорит – изнасиловали.
Заявления от потерпевших принимаются либо в райотделе по месту жительства, либо по месту совершения преступления.
– Пройдёмте в кабинет. Документы с собой?
– Студенческий билет.
В кабинете Андрей стал заполнять протокол допроса. Оказалось – Жерновникова шла с занятий, сама тамбовская, квартиру снимала втроём с подружками-сокурсницами, так дешевле. Не каждое учебное заведение располагало общежитием, а если и было – не хватало мест.
– Он сзади напал, я даже не слышала, как он подошёл, схватил за шею, угрожал придушить, – плакала девушка.
После расспросов выяснилось, что описание насильника подпадает под фигуранта из ориентировки. Прямо какой-то сексуальный маньяк!
Андрей выписал направление, проводил потерпевшую к дежурке.
– Лёня, отвези девушку в судмедэкспертизу.
Сам в кабинет. Надо звонить Дубровину в МУР, передавать тощее дело, в котором два листка. Надо дождаться только результата экспертизы, тогда точно известно будет – один насильник во всех случаях был? Только звонить поздно, три часа ночи. И домой добираться смысла нет и не на чем, единственная дежурная машина потерпевшую повезла. Улёгся в кабинете на диванчик, не впервой остаток ночи так коротать.
На утренней планёрке доложил о преступлении.
– Жди результат экспертизы и, если данные совпадут, передавай в МУР, – ответил Феклистов.
Андрей сам не сомневался, что услышит подобный ответ. Зацепило его, подонок женщин насилует и до сих пор не задержан. Хорошо, что пока до убийств или членовредительства не дошло. А вполне может, если насильник решит убирать потерпевших, чтобы не опознали.
К полудню получил результат. Насильник проявил себя не в первый раз, серийный. Документ в папочку подшил, направился в МУР.
– Уже знаю! – заявил опер Дубровин. – Телефонировали из судмедэкспертизы, «порадовали». Вот же скотина.
– Информатор что-нибудь прояснил?
– Глухо, как в танке. Слышал про такого, но кто, где?
– Надо самим на него выходить.
– Я уже и наружку озадачил и оперов. Ни у «Берёзок», ни у Большого театра не появлялся.
– Но в город поздним вечером выходит!
– Город большой, у него сто дорог, а у нас одна.
Помолчали. Андрей подошёл к карте, висевшей на стене. Крупно весь город, не только улицы и переулки, номера домов обозначены.
– Булавки есть? – спросил Андрей.
– Найду. Зачем тебе?
Андрей булавки взял.
– Адреса происшествий диктуй.
Дубровин называл адреса, Андрей отыскивал нужное место, втыкал булавку.
– Пробовал я уже, никакой системы, в разных районах действует.
– Так-то оно так, но все преступления внутри Кольцевой линии метро. Это сужает поиски. Внутри Кольца живёт, чтобы от дома недалеко было пешком добраться.
– Метро так поздно не ходит.
– Туда на метро, обратно пешком.
– А если у него машина?
– Не исключено. Но все преступления в западной половине Москвы. Если бы машина была, он выезжал бы на окраины. Прохожих, которые его увидеть могут, меньше, телефоны-автоматы по пальцам пересчитать можно. Это момент важный. Пока потерпевшая до телефона доберётся в милицию сообщить, преступник имеет фору по времени.
– Предположим, ты прав, Андрей. И что это нам даёт?
– На живца ловить!
– Несерьёзно! Где женщину взять? Её как-то «пасти» надо, чтобы сама не пострадала.
– Из сотрудниц подобрать, пусть юбку покороче наденет. Дело сугубо добровольное, в данном случае приказывать нельзя. А «пасти», как ты выразился, будем по очереди. Один вечер ты, другой я. Все нападения с одиннадцати вечера до двух ночи. Ещё и выспаться успеем.
– В афёру втягиваешь.
– Предложи вариант лучше.
– Всё же я с руководством посоветуюсь.
– Тогда бывай. Сладится – телефонируй.
От дела уголовного Андрей официально избавился. Но преступник-то на свободе, а должен даже за одно преступление сидеть в тюрьме. И насильнику на зоне хорошо не покажется, сам окажется в роли насилуемой девушки, да и место его будет у параши.
Глава 10. Валька Филин
Два дня служба шла своим чередом, а потом в утренней сводке ещё одно изнасилование. Видимо – начальство милицейское допекло или накрутили хвоста из горкома партии. По Москве уже слухи поползли, женщины стали бояться в одиночку после второй смены или учёбы домой возвращаться. И в милиции постовых не хватит на каждом углу ставить.
Уже в середине дня, когда Андрей собирался в столовую идти, звонок раздался.
– Фролов у аппарата.
– Не раздумал ещё вечерами бдеть?
– И что же тебе начальство посоветовало? Не хочу быть провидцем, но два дня назад отказали, а сегодня утром, после фитилей от горкома, резко изменили мнение.
– Угадал. И кандидатура на роль потерпевшей есть. Подобрали молодую женщину из районного угро. Такая сама скрутит кого хочешь. Но без страховки нельзя. На первый раз вдвоём выходим. Встреча в десять у меня в кабинете.
– Считай, что уговорил.
Формально Андрей от дела свободен. Но какой же он опер, если от живого дела в стороне останется? Уходя со службы, пистолет проверил, в карман уложил. Сомневался, что у насильника оружие, но как в поговорке – бережёного бог бережёт, а не бережёного караул стережёт. Приехал домой, поужинал. Мария удивилась.
– Что-то ты сегодня рано.
– Вечером уйду, вернусь, как получится.
Даже вздремнуть успел. Пока к МУРу добирался, думал о Дубровине. Опер хоть и хороший, но перестраховщик, с начальством советовался. Начальству нужны раскрытые дела, хорошая отчётность. А как ты бандита или убийцу взял, это уже твоё дело, лишь бы в рамках закона. Сам Андрей, если кого-то арестовывал, действовал жёстко, без жалости. Преступник жалости или сочувствия к своим жертвам не имеет. Но Андрей и задержанным подлянки не строил, чужих доказательств не подбрасывал, не унижал. За это среди коллег и преступной среды пользовался уважением.
В кабинете Дубровина уже сидела девушка. Андрей сначала подумал – не потерпевшая ли? Губы накрашены, юбка короткая, да и молода ещё, на вид двадцать два – двадцать пять.
