Теперь-то он осознал истинный смысл поступка Джесс. Она знала, что глубоко в его сердце таится нагноившаяся рана. И вскрыла эту рану, разыскав его кузину, начав процесс исцеления. Джесс знала: Люк вряд ли решится на это сам, без толчка с ее стороны.
Эти бумаги дарили ему свободу от переживаний, осознание того, что он был желанным — любимым. Если бы он уехал с матерью, лишился бы всех материальных благ… но был бы по-настоящему счастливым. И не испытывал бы теперь панического страха перед отношениями.
«Спасибо, папочка».
Читая бумаги, Люк в полной мере осознал, что до беспамятства полюбил Джесс. И понял, что действительно был «трусливой мокрой курицей»: боялся любить Джесс, потому что мог ее потерять, приходил в ужас при мысли о том, как это будет больно. И знаете что? Он и правда ее потерял. Она ушла.
Ему так не хватало Джесс… Она была его второй половинкой, Люк мог представить ее носящей под сердцем его ребенка. Она была бы превосходной матерью — цементом, скрепляющим семью. С Джесс он чувствовал бы себя безмятежно, уверенно. С ним никогда не случилось бы ничего плохого, если бы утром, просыпаясь, он первым делом видел ее улыбку.
Он наконец-то понял, что такое любовь… это Джесс.
Просто Джесс.
Они были созданы друг для друга, им суждено было быть вместе. Оставалось лишь найти способ это устроить.
Если подумать логично, их ждала катастрофа. Жизнь Джесс протекала в Сэндтоне, жизнь Люка — в Сен-Сильве. И Люк вдруг понял: если бы потребовалось, он бросил бы поместье. Это стоило бы ему душевных мук, но, если бы пришлось выбирать между Сен-Сильвом и Джесс, он выбрал бы Джесс. Сен-Сильв был его наследством — Джесс была его душой.
Люк перекатился по дивану и выключил телевизор. Как только за окном прояснится, он поедет в аэропорт, сядет на первый же самолет и отправится к Джесс.
Он отправился бы к Джесс, где бы она ни оказалась, потому что именно там ему и следовало быть.
* * *
Джесс расхаживала по кухне родителей с бокалом вина, унесясь мыслями далеко-далеко… Отец сидел за столом и делал наброски, мать готовила яблочный пирог с крошкой. Клем стояла у плиты, Ник занимался чем-то по дому. Они приехали на несколько дней, у Клем опять нашлись какие-то «дела в городе». Джесс забавляло то, что эти дела всегда совпадали с чем-то, что требовалось сделать в доме родителей. Это был умный способ Клем восстановить отношения Ника с родителями после всех тех лет, что они почти не общались.
Клем приобняла Джесс за плечи.
— О, я понимаю, что ты сейчас испытываешь… Месяц, который я провела без Ника, был самым тяжелым в моей жизни.
Джесс положила голову ей на плечо.
— Прошла неделя, а сердце все еще ноет… Я и подумать не могла, что будет так больно.
— Твои братья вынашивают планы всыпать ему по первое число, — сообщила Клем. — Я слышала что-то о сломанных ногах и разбитой голове.
Джесс пришла в ужас.
— И что им не живется! Почему они лезут не в свое дело?
— Потому что ты — их дело, Джессика, — встрял отец, не отрывая глаз от наброска. — Но лично я верю в этого молодого человека. Ему просто нужно осознать, что он любит и любим.
— Ты не знаешь Люка, папа. Он — упрямый…
— Но я знаю молодых людей. Я вырастил четверых, а когда-то и сам был молод. В свое время каждому из твоих братьев потребовалось время, чтобы избавиться от их… гм… привязанности к холостяцкому образу жизни. И со мной было то же самое.
— Дэвид визжал, как девчонка, когда я сказала ему, что не потерплю его встреч с другими девушками, — заметила Лайза.
Клем засмеялась, а Джесс лишь выдавила из себя жалкую улыбку и плюхнулась на стул. Она жалела, что не может рассказать родным все. Поведать, что нежелание Люка заводить серьезные отношения объясняется не нормальным мужским страхом перед обязательствами, а уходит корнями в его детство.
— Ты была права, Клем. Черт, он был прав… Мне не стоило вмешиваться.
— Он поймет, что ты сделала это из любви к нему, и простит тебя.
— Сомневаюсь.
Дэвид поднял глаза от наброска портрета Клем.
— Его кузина что-нибудь сказала о картинах Кейтлин?
— Похоже, они пылятся на чердаке ее коттеджа. Она и не понимала, что Кейтлин была такой значительной художницей.
— Кузина собирается продать их? — спросила Лайза.
— Нет, она сказала, что картины принадлежат Люку, и она будет хранить их на прежнем месте, пока Люк не решит, что с ними делать. Если он, конечно, вообще что-то решит, — мрачно пробормотала Джесс. — Список картин был в конверте вместе с остальными документами.
— Мне бы хотелось взглянуть на эти работы, — с благоговением произнес Дэвид.
— Мне тоже. Но у нас нет ни малейшего шанса, папа.
— Не теряй надежды, милая. — Дэвид потрепал ее по руке. — А если с Люком ничего не выйдет, вспомни, что у твоей матери есть на примете как минимум три молодых человека, которые горят желанием с тобой встретиться.
Джесс не могла заставить себя улыбнуться его шутке. Она сомневалась, что когда-либо снова сможет с кем-то встречаться.
Лайза подошла к дочери и погладила ее по голове.
— Забудь о своих братьях. Я сама выбью из него всю дурь.
— Мне так больно, мама…
Джесс прижалась щекой к животу матери, и та обняла ее.
— Я знаю, моя девочка. Я все понимаю.
Тем же днем, чуть позже, не зная, что разминулся с Джесс всего на каких-то пару минут, Люк стоял у двери ее родителей и смотрел в холодные серые глаза Ника. Он думал о том, что вот-вот пропустит прямой удар в челюсть. Брат Джесс неодобрительно взирал на него, грозно скрестив руки и расставив ноги. Люк наверняка мог одолеть его, но, если бы Нику вздумалось задать ему хорошую трепку, не стал бы отвечать тем же. Он это заслужил.
— У тебя есть пять секунд, чтобы изложить свои доводы, а потом я оторву тебе голову, — прорычал Ник, и его глаза заметали молнии.
Люк сразу перешел к делу:
— Я люблю ее и хочу на ней жениться.
Лицо Ника прояснилось, его губы растянулись в улыбке.
— Круто. Входи. Правда, Джесс нет.
Но Люк застыл на пороге.
— И ты не собираешься меня бить?
Ник развеселился:
— А ты хочешь, чтобы я это сделал?
— Нет, я лучше войду. Но… почему нет?
— Тебе потребовалась почти неделя, чтобы осознать, какой ты идиот. У меня ушел на это целый месяц. Главное, что ты — здесь и собираешься все исправить. Ты ведь собираешься все исправить?
— Конечно, — с жаром заверил Люк.
— Тогда почему ты тут, а не у нее дома, униженно моля о прощении?
