— Нормальный денёк, — откликаюсь я и даже представить не могу, для чего ей понадобился перед самым обеденным перерывом.
Наверняка Ленка уже маячит у столовой. Лишь распахнутся двери, в числе первых она рванёт к раздаче и будет искать меня взглядом. А меня нет — я стою по стойке смирно в парткоме, любуюсь на солнечные лучи и дохлых мух, слушаю гнусавое завывание репродуктора и наслаждаюсь вокальными упражнениями нашего парторга.
— Как дела у опалённого в боях комсомола? — шутит Галина Павловна. Похоже, настроение у неё прекрасное, казнить меня не за что. Конечно, можно подхалимски похихикать с непосредственным начальством, глядишь, что-то обломится с барского стола нищему, как церковная мышь, заводскому комсомолу. Только мне даже хихикать сейчас лень.
— Всё нормально, — заученно бубню я и перехожу на казённо-административный язык, без которого невозможно изложить то, чем мы занимаемся: — Последнее комсомольское собрание прошло на высоком идейно-политическом уровне при почти стопроцентной посещаемости. Идею субботника, посвящённого Дню защиты детей, заводская молодёжь восприняла с энтузиазмом…
— Так уж с энтузиазмом! — не доверяет Галина Павловна. — Ты у нас прямо-таки Иоанн Златоуст — сказал, и они тебя послушались, твои комсомольцы!
Откуда она знает про Златоуста?! Что-то раньше такой широты кругозора за нашим парторгом я не замечал. Она и художественную литературу вряд ли читает, а газету «Правда» — для отвода глаз.
Ах, да, тут же припоминаю я, эта наверняка результат общения с Петром Полынниковым, пресвитером местной общины евангельских христиан-баптистов, который работает на нашем заводе кузнецом. Хочешь не хочешь, а вести атеистическую работу парторг обязан, как бы ей это ни было противно. Вот Галина Павловна и ведёт. Только кто кого в свою веру перетаскивает — ещё вопрос.
— А куда они, мои комсомольцы, денутся с подводной лодки? — беззаботно машу я рукой. — Пускай попробуют не явиться на субботник!
— Ну, а не явятся, что ты с ними сделаешь? — Галина Павловна поднимает глаза от бумаг и сквозь толстые стёкла очков разглядывает меня ласковым взглядом сытого удава. — Ты уж того, Витёк, без фанатизма. А то приходили ко мне на днях девчата из формовочного цеха, жаловались на тебя.
— На меня?! На Иоанна Златоуста?
— На тебя! — передразнивает Галина Павловна. — Ну-ка, расскажи, как ты с них взносы собирал? Нет чтобы подойти к человеку, поговорить по-хорошему, он тебе всё, что задолжал, до копеечки выложит, а ты, понимаешь ли, придумал! Перед зарплатой уселся рядом с кассиром и аккурат отсчитал сумму взносов из того, что на руки выдавать надо. За такое можно и загреметь!.. Да что я тебе рассказываю, будто сам не знаешь! Это что — недоверие к людям?
— Ну что вы, какое недоверие?! — бурно возмущаюсь я, а на душе уже кошки коготками заскребли. Значит, казнь не отменили, а только отсрочили. — Просто это своеобразный сервис: не нужно людям потом время терять, бегать в комитет комсомола. Да и нам хлопот меньше. За один день взносы собираем.
— Хлопот испугался? — Голос Галины Павловны всё ещё медово-ласковый, но в нём уже проскакивают знакомые металлические нотки. — Рано, дружок, лёгких путей ищешь…
Она снова опускает глаза в бумаги и замолкает. Замолкает и репродуктор на стене. Лишь башенный кран за окном, перетаскивающий по заводскому полигону только что отформованные панели и связки арматуры, на мгновение заслоняет солнечный лучик, и от этого в парткоме становится темно и неуютно. От грохота крана дребезжат стёкла. Затишье перед грозой.
— Ну, да ладно, думаю, ты учтёшь замечание, — великодушно прощает меня Галина Павловна. — Извинись перед девчатами, скажи, мол, больше такого не повторится, и вообще… Я тебя, собственно говоря, вызвала по другому вопросу.
Ага, значит, втык пока отменяется. А что там у нашего парторга дальше на повестке дня?
— Слушай меня внимательно. Нашему коллективу оказана высокая честь: мы должны выдвинуть кандидата в депутаты райсовета. Кандидат должен быть не старше двадцати семи лет, то есть комсомольского возраста. Улавливаешь?
Галина Павловна всегда изъясняется языком партийных документов. Думаю и дома, чтобы позвать мужа есть котлеты, она выносит соответствующую резолюцию. В этой канцелярщине она чувствует себя, как рыба в воде. Может быть, поэтому её, рядового экономиста из планового отдела, и избрали парторгом. А может, другой кандидатуры не отыскалось: кому охота возиться с парторганизацией из пятнадцати коммунистов на нашем маленьком домостроительном заводике, где трудится всего около четырёхсот человек. Ведь писанины от этого ничуть не меньше, чем в более солидной парторганизации, где парторг освобождённый и народу в сто раз больше. Впрочем, и у меня на комсомольском учёте немногим больше — тридцать два человека. Ни Галина Павловна, ни я не освобождены от основной работы, но у какого начальника, скажите, поднимется рука загружать нас, государевых людей, производственными делами?
— Как один, отдадим свои голоса народному избраннику! — с чувством декламирую я, но Галина Павловна моей иронии, кажется, не замечает и продолжает:
— Мы вчера посовещались на парткоме и решили, что наиболее достойная кандидатура — бригадир штукатуров из формовочного цеха Нина Филимонова. Как твоё мнение? Ты её лучше знаешь, она твоя комсомолка.
— Вам виднее, — пожимаю я плечами, — хотя…
— Что хотя? — Галина Павловна с интересом глядит на меня поверх очков.
— Взносы она четвёртый месяц не платит, вот что. А с ней за компанию ещё трое комсомолок из её бригады.
— Для этого ты и сидел вместе с кассиром во время выдачи зарплаты?
— И для этого тоже.
— Та-ак, — задумчиво тянет Галина Павловна и постукивает кончиком карандаша по столу. — Ну, и заплатили они взносы?
— Как бы не так! Увидали меня, сразу развернулись и ушли. Говорят, нам не к спеху, придём, когда тебя тут не будет.
— А остальные комсомольцы?
— Остальные почти все заплатили. Задолженность только по бригаде Филимоновой.
— А твоя красотка чем занимается?
Красотка — это Ленка, мой незаменимый заместитель и одновременно заведующая сектором учёта. Все её ехидно зовут сборщицей налогов, потому что это её основная и единственная обязанность, а со всем остальным успешно справляюсь я. Галина Павловна её терпеть не может, наверное, из-за того, что Ленка человек независимый и может, разозлившись, выдать в глаза всё, что думает. В Галине Павловне она видит не мудрого и непогрешимого партийного божка, а простого экономиста из планового отдела, с которой, как и с остальными заводскими дамами, можно при случае поцапаться. Из-за Ленки у меня было в парткоме несколько крупных взбучек, но я упорно держусь за неё, ведь мы вместе работаем в конструкторском бюро, знакомы ещё со школы и во многом единомышленники. К тому же, у меня просто не было другого кандидата в сборщики налогов — должность не оплачиваемую и склочную, но позволяющую на законных основаниях некоторую часть рабочего времени бить баклуши.
