– Хорошо, что именно ты хочешь знать?
– Ну… – запнувшись, она подыскивала правильные слова. – Моя мама, какой она была?
Она явно застала его врасплох.
– Петула? Ммм, дай подумать…
Он тер подбородок и задумчиво смотрел на лужайку.
– Ты совсем на нее не похожа, начнем с этого. Она была… скажем так, ширококостной. Можно даже сказать, пацанкой.
– Ты ее любил?
Джери покачал головой.
– Не буду врать тебе, Бет. Я ее не любил. Стыдно признаться, я ее почти совсем не знал. Не буду сочинять для тебя красивую историю, ты заслуживаешь знать правду. Не могу сказать, что не расстроился, узнав о ее гибели в той катастрофе, но точно так же я бы расстроился, если бы погибла Лорейн или даже Триша.
Бет подобрала ноги под себя, поудобнее усаживаясь для долгого разговора, который обещал отвлечь ее от мыслей о Джейке.
– Тогда как же так случилось, что она забеременела?
– А ты не ходишь вокруг да около, – засмеялся Джери.
– Называю вещи своими именами, да, – улыбнулась Бет.
Он провел ладонью по лбу.
– Это было сорок лет назад, Бет. Я почти ее и не вспоминал все эти годы. Не забывай, я же не знал, что она была беременна. Она почти всегда была довольно угрюмая, не как Лорейн – та была более общительная. Но Лорейн и не посмотрела бы на меня, это точно, – усмехнулся он. – В общем, нас познакомила Лорейн, и мы немного пообщались в пабе. Они обе считали меня странным, и, думаю, во многом они были правы. Я был белой вороной.
– Мир был бы крайне скучным, если бы мы все были одинаковыми, Джери, – улыбнулась Бет и похлопала его по колену. Он кивнул, соглашаясь.
– Однажды, после того, как мы заперлись в пабе… – начал он.
– Заперлись? Вы там тайком пили?
– Не совсем. В то время последние заказы принимались в пол-одиннадцатого, и у тебя было полчаса, чтобы допить. Иногда Сельвин – он был хозяином – закрывал занавески, приглушал свет и разрешал нам еще немного посидеть. В тот вечер мы пошли домой вместе с Дейзи и Петулой. Когда мы дошли до нашего дома, мама сказала, чтобы я ее проводил. Я был совершенно не в восторге, мне хотелось спать, но она настояла, а у дома Петула пригласила меня на кофе. – Джери стал говорить чуть ли не шепотом. – Я этим совершенно не горжусь, но все случилось у нее в прихожей. Я не знаю, о чем я думал. Я тогда очень скучал по Лидии и просто потерял контроль над собой.
Бет подумала о своем спящем наверху сыне, подключенном к аппарату, благодаря которому он жил, да и они все тоже.
– Я очень рада, что ты его потерял, Джери.
Он полез в карман куртки.
– Хочешь увидеть ее фотографию?
– Правда? Она у тебя есть?
Он достал выцветший снимок.
– Она была сделана в тот самый день в Блэкпуле, когда случилась автокатастрофа. Меня на ней нет, конечно же. Я фотографировал.
Бет всматривалась в лица девятерых человек, стоявших рядом и опирающихся на перила.
– Которая из них она?
– Высокая, с короткими каштановыми волосами, – указал он на Петулу, которая обнимала стоящую рядом с ней девушку. Она стояла, склонив голову и щурясь от солнца.
– Боже, это моя мать? Она выглядит так молодо, и она совершенно не похожа на беременную. Как же ужасно ей, наверное, было принимать решение оставить ребенка. Я просто не могу себе этого представить.
– А я не могу себе представить, что было бы, реши она забрать тебя домой.
– Да, это точно. Я могла тогда умереть, и никогда бы у меня не было такой матери, как Мэри. Петула, совершенно не зная этого, пожертвовала возможностью быть матерью и тем самым сделала Мэри самый большой подарок.
– И тебе тоже, – добавил Джери.
Бет подвинулась к нему поближе, положила голову ему на плечо, и они вместе смотрели на судьбоносное фото.
– А ты знаешь, что случилось с остальными?
Джери показал на пожилого человека с растрепанной белой бородой.
– Это Гарри, он тоже тогда погиб. А вот Карл, отец Майкла.
Бет взяла фотографию и стала рассматривать красивого молодого человека с темными длинными волосами. Темные очки сдвинуты на макушку, узкие бедра обтянуты смешными и чрезмерно расширяющимися под коленями джинсами-клеш. Локтем одной руки он опирался на перила, а другая рука лежала на плече маленького мальчика, стоящего перед ним.
– О боже, Джери. Ты понятия не имеешь, как это фото важно для Майкла. У него нет ни одной фотографии отца.
– Как, совсем нет? Серьезно?
– Его мать все сожгла.
– Как ужасно. Зачем ей было это делать?
– Поверь мне, мы давно перестали пытаться понять Андреа.
Джери покачал головой и вновь обратился к фотографии.
– Ну и, конечно, ты знаешь этого маленького мальчика.
– Майкл, – прошептала Бет. Она громко шмыгнула носом и полезла в карман за салфеткой.
– Прости, просто это такой особенный снимок. От одной мысли о том, что трое из них не доживут до конца дня, уже слезы текут. Все такие счастливые, беззаботные. Они и понятия не имеют, что позируют для последней в их жизни фотографии, – сказала она, вздрогнув. – Подождем, что скажет Майкл, когда это увидит.
– Когда я увижу что?
Майкл вошел в кухню в одних трусах, потирая глаза.
– Майкл, где твой халат? У нас гости.
– О, привет, Джери. Рановато ты сегодня, всего полседьмого, – сказал Майкл, поглядывая на часы.
– Не мог заснуть и подумал, что зайду и составлю компанию Бет. Ей тоже не спалось.
– А кофе остался?
– Думаю, на чашку наберется. Поставь его в микроволновку, если он остыл.
– Вот на что мы смотрели, – сказала Бет, передавая Майклу фотографию.
Майкл с хмурым видом взял фотографию и, сощурившись, посмотрел на нее на расстоянии вытянутой руки.
– О боже, это… – Он стал искать очки под горкой газет и поднес фотографию к лицу. – Никогда ее раньше не видел.
– Я и сам был шокирован, если честно, – сказал Джери. – Пленка так и осталась в моем фотоаппарате, я про нее забыл. А через год, когда мы с Лидией поехали в Сидней, я ее доснимал и, напечатав фотографии, увидел снимок из Блэкпула.
– Только посмотрите на папу, он тут такой счастливый. Я помню, он сжимал мне шею, поэтому я стою с поднятыми плечами и хохочу. – Майкл тихо смотрел на фотографию и на самого себя в шестилетнем возрасте. Он вспомнил, как мать лежала на ковре перед камином, а рядом с ней лежал пустой фотоальбом. В тот момент он возненавидел ее так, как никогда в жизни. И сейчас ему вспомнилось, как он захотел облить ее горячим чаем, чтобы сделать ей так же больно, как она сделала ему.
