— Ничего. До свидания.
— До свидания.
Но когда она вышла из кабинета и пошла через приемную, у нее был такой подавленный вид, что сердце мистера Ратлэнда невольно дрогнуло. Он слегка нахмурился, снял очки и окликнул ее:
— Мисс Брюс.
Селина обернулась.
— Мы пересылаем все его письма в яхт-клуб в Сан-Антонио, а его дом называется «Каза Барко», это в Кала-Фуэрте. Возможно, вы сэкономите время, написав прямо ему. И если вы будете писать ему, напомните, что я все еще жду резюме его второй книги. Я послал ему дюжину писем, но, похоже, у него отвращение к ответам.
Селина улыбнулась, и издатель поразился, как изменился весь ее вид. Она сказала:
— Ох, спасибо. Я вам так признательна.
— Не за что, — ответил мистер Ратлэнд.
Пустая квартира — не самое подходящее место для обсуждения такого важного вопроса, но другого не было.
Селина прервала рассуждения Родни о достоинствах простых и узорчатых ковров:
— Родни, мне надо поговорить с тобой.
Прерванный таким образом, он посмотрел на нее сверху вниз с раздражением. Во время обеда и после в такси он думал о том, что она не в себе. Она почти ничего не ела и казалась чем-то озабоченной и рассеянной. Более того, на ней была блузка, которая никак не подходила к желтовато-коричневому пальто и юбке, и он заметил на чулке спущенную петлю. Обычно Селина была подтянутой и ухоженной, как сиамская кошка, и сегодняшние небольшие отклонения от нормы обеспокоили его.
Он спросил:
— Что-нибудь случилось?
Селина попыталась взглянуть ему в глаза, сделать глубокий вдох и успокоиться, но ее сердце стучало, как кузнечный молот, а в желудке было ощущение, как после подъема в скоростном лифте, когда душа отрывается, а тело остается внизу.
— Нет, ничего не случилось, но мне надо с тобой поговорить.
Он нахмурился:
— А нельзя подождать до вечера? У нас единственная возможность измерить…
— Ах, Родни, пожалуйста, послушай и помоги мне.
Он заколебался, а затем, придав лицу покорное выражение, отложил альбом с образцами ковров, сложил рулетку и убрал ее в карман.
— Ну? Я слушаю.
Селина облизнула губы. Пустая квартира угнетала ее. Голоса отдавались эхом, никакой мебели, и нечем занять руки, никакой подушки, которую можно было бы взбивать. Она чувствовала себя так, как если бы ее поставили на большую пустую сцену без поддержки и без суфлера, а она забыла роль.
Она сделала глубокий вдох и сказала:
— Это насчет моего отца.
Выражение лица Родни почти не изменилось. Он был хорошим адвокатом и любил играть в покер. Он все знал о Джерри Доусоне, ибо миссис Брюс и мистер Артурстоун уже давно посчитали нужным ввести его в курс дела. И он знал, что Селина ничего не знала об отце. И знал, что уж он-то ничего ей не расскажет.
— Что насчет твоего отца? — спросил он довольно ласковым голосом.
— Ну… я думаю, он жив.
Родни с облегчением вынул руки из карманов и издал короткий недоверчивый смешок:
— Селина…
— Нет, не говори. Не говори, что он умер. Выслушай чуть-чуть. Помнишь ту книгу, которую ты мне вчера дал? «Фиеста в Кала-Фуэрте». И знаешь, там на задней обложке была фотография автора, Джорджа Дайера!
Родни согласно кивнул.
— Ну, так вот… он в точности похож на моего отца.
Родни переварил мысль, а затем спросил:
— Откуда ты знаешь, как выглядел твой отец?
— Я знаю, потому что давно в книге нашла его фотографию. И я думаю, это один и тот же человек.
— Ты хочешь сказать, что Джордж Дайер — это… — Он вовремя прикусил язык.
— Джерри Доусон, — торжествующе закончила за него Селина.
Родни показалось, будто из-под него выдернули ковер.
— Откуда ты узнала его имя? Ты не должна его знать.
— Агнес мне вчера сказала.
— Но какое право имела Агнес…
— Ах, Родни, постарайся понять! Нельзя ее винить. Я застала ее врасплох. Я положила книгу фотографией Джорджа Дайера кверху на стол перед ней, вот так, и она чуть не упала в обморок.
— Селина, ты понимаешь, что твой отец умер?
— Но, Родни, как ты не понимаешь — он пропал без вести. Пропал без вести, полагали, что убит. Могло произойти все, что угодно.
— Тогда почему же он не вернулся после войны?
— Может, он был болен. Может, потерял память. Может, узнал, что моя мать умерла.
— И что же он все это время делал?
— Не знаю. Но последние шесть лет он живет в Сан-Антонио. — Она поняла, что Родни собирается спросить, откуда она это узнала, и быстро добавила, потому что не хотела, чтобы он узнал о ее встрече с мистером Ратлэндом: — Обо всем этом рассказано в его книге.
— У тебя фотография отца с собой?
— Книжная — нет.
— Я не ее имел в виду. Я имел в виду другую.
Селина заколебалась:
— Да, с собой.
— Дай взглянуть.
— Ты… отдашь ее обратно?
Нотка раздражения проскользнула в голосе Родни.
— Мое милое дитя, за кого ты меня принимаешь?
Ей сразу же стало стыдно, ибо Родни никогда не пойдет на бесчестный поступок. Она пошла за сумочкой, вынула драгоценную фотографию и протянула ее Родни. Он поднес ее к свету из окна, и Селина подошла и встала за его спиной.
— Ты вряд ли помнишь фотографию на обложке книги, но это тот же самый человек, могу поклясться. Все то же самое. Ямочка на подбородке. И глаза… и прижатые уши.
— А что сказала Агнес?
— Она не призналась, но я уверена, она считает, что это мой отец.
Родни не ответил. Хмуро разглядывая темное веселое лицо на фотографии, он почувствовал кое-какое беспокойство. Во-первых, он мог потерять Селину. Человек болезненной честности, Родни никогда не тешил себя иллюзией, что он влюблен в Селину, но она стала приятной частью его жизни, хотя он почти не осознавал этого. Ее внешность, ее шелковистые желтовато-коричневые волосы, кожа, голубые сапфировые глаза восхищали его, и хотя ее интересы не были такими избирательными, как у Родни, она проявляла очаровательное желание учиться.
А потом, оставался вопрос деловых отношений. После смерти бабушки Селина получила кое-какие средства, став тем зрелым фруктом, который мог упасть в руки какого-либо бессовестного проходимца. Пока Родни и мистер Артурстоун в полном согласии вели ее дела, а через шесть месяцев Селине исполнится двадцать один год, после чего она сама будет принимать окончательные решения по всем вопросам. Родни содрогнулся от мысли об утрате контроля над этими деньгами.
