— Рудольфо? Мне можно войти?
Рудольфо стоял за стойкой, протирая стаканы. Когда он увидел Джорджа, он замер. На лице начала появляться широкая улыбка.
— Джордж, друг мой. — Он поставил стакан и вышел из-за стойки, как бы желая обнять Джорджа.
Джордж смотрел на него с осторожностью.
— Ты не собираешься меня бить?
— Это ты должен меня побить. Но я не знал. Мне только сегодня утром Росита сказала, что сеньорита твоя дочь. Почему ты мне вчера не сказал, что это твой ребенок? Я даже не знал, что у тебя есть ребенок. И такая красавица…
— Рудольфо, произошла ошибка…
— И это моя ошибка. Ты, должно быть, думаешь, ну что он за человек — отказать и услуге старому другу и его ребенку?
— Но…
Рудольфо поднял руку:
— Никаких «но». Ну, шестьсот песет, — пожал он плечами, — не растут на деревьях, но и не разорят меня.
— Рудольфо…
— Друг мой, еще одно слово, и я буду думать, что ты меня не простил. Заходи, давай вместе выпьем коньяку…
Невозможно. Он отказывался выслушать правду, а Джордж не собирался ее запихивать ему в глотку. Он попросил слабым голосом:
— Мне лучше кофе.
Рудольфо пошел крикнуть, чтобы принесли кофе, а Джордж уселся на один из табуретов у бара и зажег сигарету. Когда вернулся Рудольфо, он сказал:
— Ты получишь свои деньги назад. Мы можем послать телеграмму в Лондон…
— Придется ехать в Сан-Антонио, чтобы послать телеграмму.
— Да, правильно. Как ты считаешь, сколько дней на нее уйдет?
Рудольфо неопределенно пожал плечами:
— Два-три дня. Может, неделя. Это не важно. Ради шестисот песет я могу подождать и неделю.
— Ты хороший человек, Рудольфо.
— Но я умею сердиться. Ты знаешь, что я умею сердиться.
— Все равно ты хороший человек.
Кофе принесла Росита — нечаянный источник всех неприятностей. Джордж смотрел, как она ставила крошечные чашки, и говорил себе, что по уши погряз в обмане. И еще он понял, с небольшим замиранием сердца, что уже незачем просить Рудольфо о еще одном одолжении. Если Селина должна оставаться дочерью Джорджа, то не было никакого смысла в том, чтобы ей перебираться в гостиницу в Кала-Фуэрте.
Селину разбудила Перл. Она всю ночь прогуляла, устала от охоты, и ей нужно было мягкое местечко, чтобы поспать. Она вошла в «Каза Барко» через террасу, легко вскарабкалась по лестнице на галерею и почти беззвучно запрыгнула на кровать. Селина открыла глаза и посмотрела прямо в белую усатую морду Перл. Глаза у Перл были зеленые, как нефрит, темные зрачки от удовольствия сузились. Она немного собрала простыни, устраивая себе гнездышко, а затем устроила свое пушистое тельце в изгибе тела Селины и заснула.
Селина повернулась на другой бок и туг же заснула.
Во второй раз ее разбудили намного грубее:
— Давайте же, пора вставать. Одиннадцать часов. Ну, давайте же.
Ее потрясли, и когда она открыла глаза, на краю кровати сидел Джордж Дайер.
— Пора просыпаться, — снова сказал он.
— М-м-м?
Кошка все еще лежала на ней, восхитительно тяжелая и теплая. Когда она смогла сфокусировать взгляд, Джордж показался громадным. На нем была голубая хлопчатобумажная рубашка, и он так мрачно смотрел на нее, что у Селины замерло сердце.
— Пора просыпаться.
— Который час?
— Я уже сказал. Почти одиннадцать. Мне надо с вами поговорить.
— А-а. — Она приподнялась и поискала подушки, которые куда-то исчезли. Джордж наклонился, поднял их с пола и положил ей за спину.
— Теперь послушайте, — сказал он. — Я виделся с Рудольфо…
— Он все еще сердится?
— Нет, не сердится. Уже нет. Видите ли, Рудольфо, а значит, и вся деревня, считают, что вы и впрямь моя дочь. Вы ведь знаете, почему они так думают, да? Потому что ваш таксист-пьяница, черт бы его побрал, так им сказал.
— Ох, — пробормотала Селина.
— Да. Ох. Вы говорили таксисту, что я ваш отец?
— Да, — призналась она.
— Ради всего святого, почему?
— Мне пришлось, чтобы он привез меня сюда. Я сказала: «Мой отец заплатит за проезд», и только так смогла его уговорить.
— Вы не имели права так делать. Втягивать невинного человека…
— Вас?
— Да, меня. Я теперь увяз по самую макушку.
— Мне и в голову не могло прийти, что он расскажет всей деревне.
— Он и не рассказывал. Он рассказал Росите, девушке, что работает в баре Рудольфо. А Росита рассказала Томеу. А Томеу рассказал матери. А Мария — официальная радиостанция этой части острова.
— Понятно, — сказала Селина. — Простите. Но разве мы не можем рассказать им правду?
— Не теперь.
— Почему не теперь?
— Потому что у людей здесь… — он осторожно подбирал слова, — очень строгие моральные принципы.
— Тогда почему же вы оставили меня вчера на ночь?
Он вышел из себя:
— Из-за грозы. Из-за ссоры с Рудольфо. Потому что другого выхода не было.
— И вы сказали, что я ваша дочь?
— Я не сказал, что вы не моя дочь.
— Но вы слишком молоды. Мы уже вчера это обсуждали.
— Никто об этом не знает.
— Но это неправда.
— Это было неправдой и тогда, когда вы говорили таксисту.
— Да, но я не знала, что это неправда!
— А я знаю. Все? Что ж, прошу прощения, если оскорбил ваши принципы, но эти люди — мои друзья, и я не хочу их разочаровывать. Не то чтобы они питают много иллюзий в отношении меня, но они по крайней мере не считают меня лжецом. — Она по-прежнему выглядела обеспокоенной, поэтому он сменил тему: — Теперь, что касается денег. Вы говорите, что мы можем послать телеграмму в ваш банк…
— Да.
— Но не из Кала-Фуэрте. Нам придется поехать в Сан-Антонио, чтобы послать телеграмму. Мы можем послать ее прямо в банк или — это мне пришло в голову по дороге домой — можем связаться с вашим адвокатом…
— Ах, нет, — сказала Селина с такой горячностью, что Джордж с удивлением поднял брови.
— Почему — нет?
— Давайте просто пошлем телеграмму в банк.
— Но ваш адвокат может прислать сюда деньги гораздо быстрее.
— Я не хочу посылать телеграмму Родни.
— Он вам не нравится?
— Не в этом дело. А в том, что… в общем, он считал просто безумием, что я отправляюсь разыскивать отца.
