Он собирался уезжать, укладывая привезенные вещи в корзину. Даже наблюдая, как его коричневые от загара руки выполняют такую домашнюю работу, Фрэнсис почувствовала, как ее охватывает физическое желание. Вопреки рассудку, но в надежде, что он останется еще ненадолго, она сказала:
— Ты ничего не ел.
— Я перехвачу что-нибудь дома.
Дома. Как ей хотелось, чтобы здесь был его дом. Она спросила:
— Выпьешь?
Он засмеялся и взглянул на нее, явно покрасневший и чертовски изумленный.
— Послушай, душка, мне ехать три часа.
— Одна рюмка тебя не убьет. — Ей самой хотелось выпить.
— Нет, а вот здоровый красный грузовик может, если я засну за рулем.
Корзина была собрана. Он встал:
— Я должен ехать.
Фрэнсис тоже встала, наклонилась, чтобы затушить сигарету, и пошла помочь ему с вещами. Он поднял тяжелую коробку с запасным мотором, а Фрэнсис понесла корзину, спускаясь впереди по каменным ступеням в закрытый дворик, где возле стены росло лимонное дерево. Она открыла тяжелые двойные ворота, выходящие на узкую улицу, и вышла на солнце. Здесь на безумно крутом склоне холма припарковался нелепый автомобиль Джорджа — древний «моррис-каули» с желтыми шинами и складным верхом наподобие детской коляски. Они загрузили вещи в машину, и Джордж повернулся, чтобы попрощаться.
— Было весело, — сказал он.
— Это потому, что мы ничего не планировали, дорогой. Как это? Непроизвольно. — Она поцеловала его в губы. Она была такой высокой, что ей не пришлось тянуться, она просто наклонилась вперед и застала его врасплох. У нее был толстый слой яркой помады, которая отпечаталась на его губах, и он почувствовал ее сладкий вкус, а когда она отодвинулась от него, он стер помаду тыльной стороной руки.
Он залез в машину.
— До свидания, дорогой.
— Пока, Фрэнсис.
— Пока.
Она вынула камень, который прошлым вечером они, обессилев от смеха, запихнули под переднее колесо, Джордж отпустил тормоз, и машина покатилась вниз, набирая ужасную скорость и срезая углы узкой крутой улочки, как на горке для катания на ярмарке, распугивая котов и цыплят и заставляя полицейских, стоящих у ворот старой стены, скрежетать зубами в яростном неодобрении.
Он свернул к Кала-Фуэрте, поехал вниз по пыльной дороге, через ухоженные поля, мимо ветряных мельниц и терпеливых лошадей, вращающих жернова. Он доехал до петляющей дороги у подножия гор, и над ним вознесся крест Сан-Эстабана. Он бросил взгляд на море, пытаясь уловить признаки возвращающегося шторма, и подумал о Фрэнсис. Он подумал о том, чтобы поселиться с Фрэнсис в Сан-Антонио только ради того, чтобы написать Ратлэнду, своему издателю, и послать его к черту: он не собирается больше писать книги, он собирается стать бездельником, праздным мечтателем, он собирается пойти на содержание к богатой американке.
Сиеста в Сан-Эстабане закончилась, ставни были распахнуты, и несколько мирных посетителей сидели за столами возле кафе. Когда Джордж, сигналя, проезжал мимо, они кричали: «Hombre!» — и махали руками, потому что они все его знали, если и не по имени, то в лицо, ибо он был сумасшедшим англичанином в маленьком автомобиле с желтыми шинами, который разъезжал по острову в кепке яхтсмена и иногда писал книги.
Когда он на свободном ходу спустился по последнему ровному участку дороги, ведущей к Кала-Фуэрте, он немного поспорил сам с собой — заглянуть или нет к Рудольфо на стаканчик. В конечном счете решил, что не стоит. Несомненно, там он встретит друзей, пробудет дольше, чем намеревался, выпьет больше, чем ему надо. Он не доверял погоде, да и Перл будет голодна; поэтому он просто приветственно погудел в клаксон, проезжая через площадь, и помахал рукой всем, кто мог сидеть на террасе гостиницы «Кала-Фуэрте». Рудольфо не было видно, но один-два вздрогнувших посетителя помахали в ответ, и, испытав приятное чувство возвращения домой, Джордж начал насвистывать.
Он продолжал насвистывать, когда вошел в дом. Селина, все еще сидевшая на лестнице, услышала, как машина въехала на холм, потом спустилась с пригорка и остановилась, жутко заскрежетав древними тормозами, возле «Каза Барко». Она сидела не шевелясь, а белая кошка, огромная, тяжелая, спала у нее на коленях. Мотор затих, и только тогда она услышала свист. Дверца машины открылась и захлопнулась. Свист продолжался, становился громче. Дверь в «Каза Барко» распахнулась, и вошел мужчина.
В одной руке он нес корзину, в другой — картонную коробку, а в зубах — пачку газет. Он спиной закрыл дверь, поставил корзину на пол, вынул изо рта газеты и бросил их в корзину, а затем отнес коробку к столу возле печатной машинки и осторожно поставил ее. Она не могла видеть его лицо, потому что его скрывал козырек поношенной выцветшей морской кепки, но увидела, как он открыл крышку коробки и проверил содержимое, упакованное в бумагу. Удовлетворенный осмотром, он подхватил бинокль и исчез на террасе. Селина сидела тихо на своем месте, но кошка проснулась. Она погладила ее, частично от нервозности, частично потому, что не хотела, чтобы кошка двигалась. Через некоторое время он снова вернулся в дом, положил бинокль, снял кепку и бросил ее на стол. У него были темные волосы, очень густые, в которых едва начинала пробиваться седина. На нем были бледно-голубая рубашка, как у фермеров, вылинявшие хлопчатобумажные брюки цвета хаки, а на ногах покрытые пылью холщовые туфли. Продолжая насвистывать, он подошел и поднял корзину и отнес ее в камбуз, снова скрывшись от Селины. Она услышала, как он открывает и закрывает дверцу холодильника, послышался звук откупориваемой бутылки, звяканье стакана, шум наливаемой жидкости. Когда он опять появился, в руках у него был стакан с чем-то, похожим на содовую. Он снова вышел на террасу и позвал: «Перл!» Кошка стала вытягивать лапы. «Перл! Перли!» Он соблазнительно почмокал. Кошка замяукала. Он вернулся в дом. «Перл!»
Селина провела кончиком языка по губам, глубоко вдохнула и сказала:
— Вы кошку ищете?
Джордж Дайер замер, взглянул наверх и увидел девушку, сидящую на верхней ступеньке. У нее были длинные голые ноги без туфель, а Перл лежала у нее на коленях, как огромная белая меховая подушка.
Он слегка нахмурился, пытаясь что-то вспомнить. Он спросил:
— Вы уже были здесь, когда я вошел?
— Да.
— Я вас не видел.
— Да, знаю. — Он подумал, что голос у нее хорошо поставлен, чувствовалось воспитание. Она продолжала: — Вашу кошку зовут Перл?
— Да, я вернулся, чтобы покормить ее.
— Она весь день просидела у меня на коленях.
— Весь де… А как давно вы тут?
— С половины третьего.
— С половины третьего? — Он взглянул на часы. — Но уже шестой час.
— Да, я знаю.
Теперь и Перл приняла участие в разговоре, сев прямо, потянувшись, издав еще одно жалобное мяуканье и легко спрыгнув с колен девушки и спустившись по лестнице. Журча, как чайник, она обвилась вокруг ноги Джорджа, но впервые на нее не обратили внимания.
