— Мам, я твои серьги надела… Ничего? Та не успела ответить — в дверь с шумом ввалилась Полина Марковна, бухнула на скамейку прикрытую полотенцем эмалированную расписную плошку.
— Девки, а холодец-то у меня подморозился! С вечера оставила в сенцах да и забыла… Не знаю, отойдет ли к столу-то! Ух ты, Наташка, какая ты расфуфыра нынче…
— Так праздник же, теть Поль! Как встретишь Новый год, так его и проведешь! Может, я весь год собираюсь красивой ходить?
— Ну-ну, куда там с добром… — понимающе хихикнула Полина Марковна, со значением глянув на старшую подругу. — Татьяна, может, помочь чего?
— Ага, давай, а то с салатами не успеваю! — призывно махнула рукой мама. И, обернувшись, кинула на ходу: — Надька, чего стоишь как истуканша? Иди платье новое надевай!
— Ой, ну мам…
— Не ойкай!
— Да ладно, ладно…
Не любила она это дурацкое платье: совсем детское, в красно-белую клеточку, воротник под самое горло, юбка солнце-клеш ниже колен. Даже вытачек для груди нет… Вместо них — кармашки со смешными аппликациями.
Как в детском саду, ей-богу… Даже в зеркало на себя смотреть не хочется. Лучше уж к телевизору присесть, досмотреть «Соломенную шляпку» с красивой актрисой Людмилой Гурченко…
— На вот, бокалы полотенчиком протри! — тут же дала ей работу мама, суетливо пробегая мимо накрытого в зале стола. — Да аккуратно, смотри не разбей! Чешские, всю дорогу над ними тряслась!
Около десяти часов стол был накрыт, исходил вкусными запахами приправленных майонезом салатов, горделиво пыжился припасенными к празднику дефицитами — нежной розово-соленой горбушей, веером тонких колбасных кружков, блюдцем с какими-то черными ягодами с чудным названием «маслины». Она тихонько стянула одну, сунула в рот… И тут же выплюнула. Ничего себе, дефицит! Горечь-соленость одна, проглотить невозможно!
А ровно в десять раздался робкий стук в дверь, и все дружно вздрогнули, будто не ожидали. Мама первая рванула открывать, развязывая на ходу фартук. И тут же задребезжала приветливой скороговоркой:
— Заходи, заходи, Сережа, молодец, что пришел! Давай раздевайся, пальто можно вот сюда… И не стесняйся, у нас все по-простому! Наташенька, где ты там? Сережа пришел!
— Привет… — девушка вальяжно выплыла в прихожую, небрежно теребя золотое сердечко на груди. — Ну, шампанское-то с мандаринами зачем принес?.. У нас же все есть.
— Сереж, а это Полина Марковна, соседка наша! Моя мама, покойная, с ней дружила… — продолжала приветливо ворковать хозяйка. — Мы вообще все хорошо общаемся, и Новый год всегда вместе встречаем! А вот еще Наташенькина сестра, младшая моя дочка… Наденька, ты где?
Та робко ступила в прихожую, подняла глаза… Нет, вовсе он не был похож на Юру Шатунова. Обыкновенный, как все: светловолосый, синеглазый, с детскими ямочками на щеках. Вот нервным жестом оправил черный свитерок, торопливо провел пятерней по волосам. И улыбнулся так искренне, будто плеснул благодарностью — я весь ваш, ребята, спасибо, что пригласили…
— Надюшка, поздоровайся, чего стоишь как неродная! — окликнула весело мама.
— Здрассьть… — смущенно пролепетала девочка, глупо и не к месту пожав плечами.
На нее и впрямь накатило неуемное стеснение, обволокло с головы до ног, задрожало тоненько в горле. И рука сама по себе потянулась к волосам, устроившимся русой волной на плече, зачем-то перекинула их назад, за спину. Щеки покрылись пунцовым румянцем — как она его терпеть не могла, этот румянец стеснения! Ну, чего все на нее уставились, что она им, Людмила Гурченко из телевизора?
— Ишь, красота какая растет… — вздохнув, тихо произнесла Полина Марковна.
— И не говори, растет и растет… Уж тринадцатый год пошел… — подхватила Татьяна, улыбаясь, — платье-то весной на вырост покупали, а теперь, гляди-ка, почти мало… Не знаю, что и дальше будет…
— Мам, теть Поль, ну чего мы все здесь столпились! Давайте за стол садиться! — скомандовала Наташка, стрельнув по лицам обеспокоенным взглядом.
— Ой, и впрямь! — засуетилась мама, снова ласково зазывая гостя: — Проходи, проходи, Сереженька… Не стесняйся, будь как дома, у нас все просто, без этикетов! Вот сюда, поближе к салату оливье. Любишь его?
— Да я все люблю, Татьяна Ивановна. Что на тарелке есть, то и люблю.
Присаживаясь, Надя глянула на парня исподтишка — надо же, опять улыбается. Так и брызжет из глаз веселой приветливостью, нежно-голубоглазой и беззащитной, причем такой, что хочется прикрыть ее руками, утишить, укоротить…
— Ага! Вот и молодец! Давай-ка тарелку, я тебе всего положу, ешь на здоровье! — продолжала буйно гостеприимствовать мама. — А то, знаешь, мужика у нас нет, даже и похвалить за вкусную еду некому! Ты пока налей всем вина, поухаживай за дамами…
— Да уж, без мужика в доме шибко плохо! — подхватила эстафетную палочку Полина Марковна. — Ни гвоздя вбить, ни крышу починить… Три бабы неприкаянные — чего они могут-то? Борщи варить да чистоту блюсти? Так этого не отнимешь, конечно… Всегда в доме обед есть…
— Ладно, Марковна, хватит! — оборвала ее причитания Татьяна Ивановна. — Давай лучше праздновать, Новый год на носу!
Разобрались наконец с бокалами, салатами, переглянулись неловко: кто первый тост скажет? И снова Полина Марковна оказалась на высоте, приосанилась, заговорила душевно:
— Ну, проводим по обычаю старый год, значит… С добром проводим, чтоб наступающего не испоганил. А в новом пусть всех здесь присутствующих по-своему счастье найдет… Чтоб дом — полная чаша, чтоб умели друг дружке дать то, чего у самого в избытке, а другому по жизненной неурядице не хватает… Эх, да что там…
Взмахнула полной ладонью, вытянула из бокала до донышка, зажмурилась сладко:
— Какое винцо-то у тебя знатное, Татьяна Ивановна, надо же! Крепенькое, сразу мозги сшибает!
— Это не вино, Полина Марковна, а рябина на коньяке! — весело поправила ее Наташка, едва пригубив из своего бокала. — Страшный дефицит, между прочим!
— Так кто ж спорит, что дефицит! Нынче что повкуснее — то и дефицит… — и, обернувшись к Сергею, спросила коварно: — Может, тебе водочки, а?
— Нет, спасибо, я водку не пью.
— Что, совсем?
— Совсем. Нельзя. Говорят, отец мой алкоголиком был. Потому даже пробовать не хочу, извините…
Сказал так просто, будто попросил солонку с другого конца стола передать. Надя видела, как напряглась мама, как нервно затеребила серьгу в ухе Наташка. Только Полина Марковна совсем не смутилась, продолжая свое простодушное дознание дальше:
— А мама кто была?
— Ее совсем не помню. Она меня двухлетнего у бабушки оставила, а потом сгинула где-то и больше не объявилась. Когда бабушка умерла, меня в детдом забрали…
— Марковна, чего к человеку пристала, уймись! Может, ему неприятно… — тихо проговорила мама, подкладывая гостю очередную порцию салата.
