— Надька, ты чего это? — с укором спросила сестра. — Я ж тебе вроде родная, а он кто? Да никто! Теперь уж совсем посторонний человек!
— Ну почему же посторонний? Он отец Мишеньке, как ты не понимаешь! Они же любят друг друга! С этим-то что делать? Да и вообще… Как вы можете… Что он вам сделал плохого? Вот что? Вы им помыкали — он молчал, ответить не мог… Всегда благодарен был, старался. Из кожи вон лез… А вы…
— Мам, да что это с ней? Ишь как заговорила!
— И впрямь, чего несешь-то, коза сопливая? За сеструху должна горой стоять, а ты… Да кто твоего мнения вообще спрашивает? Лучше смотри да учись, за кого не надо замуж выходить! Ишь ты, разговорилась… То молчит, слова не вытянешь, а то вдруг понесло не к месту…
Постепенно мама с Натальей переместились на кухню, продолжая возбужденно обсуждать детали разыгравшейся во дворе драмы. Надя вошла в комнату, присела на диван к племяннику, заглянула в грустные, налитые слезами глазки… И улыбнулась, с трудом заталкивая вовнутрь собственные, готовые было пролиться слезы, прижала малыша к себе, приговаривая:
— Ничего, Мишенька… Все будет хорошо. Папа сейчас сказал, что очень тебя любит…
— А когда он придет? — тихо спросил тот, отирая тыльной стороной ладошки капнувшую-таки из глаза слезу.
— Придет, Мишенька, обязательно придет. А если не сможет… Когда ты вырастешь, сам его найдешь, ведь правда?
— Правда… А ты будешь со мной его искать?
— Конечно, буду… Вместе найдем…
— А долго мне еще расти?
— Нет, недолго! Чуть-чуть совсем осталось! А сейчас давай книжку про Чиполлино почитаем…
На кухне Наталья, понизив голос и осторожно поглядывая на дверь, внушала маме сердито:
— Нет, ты не маши рукой-то! Говорю, приглядывай за ней, мам! Какая-то она у нас блаженная, ей-богу… Как бы не учудила чего… Семнадцать лет — возраст опасный, кто его знает, чего там у Надьки в голове! Так что приглядывай…
* * *
Морозец. Ох, какой крепкий, ядреный. Снег, будто жалуясь, повизгивает под ногами, холодный декабрьский ветер норовит забраться под воротник, схватить за горло ледяными пальцами. Почему-то настоящая зима всегда обрушивается неожиданно. Вроде неделю назад еще и снега не было, ноябрь стоял мерзлослякотный, а потом раз — и будто прорвало небеса, навалило сугробы, боязно глядеть с утра на столбик термометра за окном…
И, конечно же, обнаруживается, что в доме хлеба к обеду нет. И неважно, что сегодня суббота и к обеденному столу особо садиться некому — Наталья с Мишенькой в гости еще с вечера пятницы уехали, — а все равно мама ее от книжки оторвала, погнала в магазин за хлебом…
— Чего так скукожилась, Надюха? Замерзла, что ли?
Полина Марковна важно выплыла из своей калитки, на плече коромысло с пустыми ведрами. Встала, глядит насмешливо.
— Экие вы, молодые, нынче мерзлявые! Да разве ж это холод? Это зима только первыми колокольцами брякнула. Попривыкли, понимаешь, к паровому отоплению да водопроводу… А я с утра — печь натопила, пирогов напекла, теперь на колонку за водой прогуляюсь… Мне и замерзнуть некогда при такой-то жизни!
— Да я не замерзла, теть Поль… Просто ветер холодный, прямо в лицо…
— Ничего, красивше будешь. Вон как щеки раскраснелись, румянами не надо мазаться. Как мать-то, здорова ли?
— Здорова, теть Поль.
— А чего делает?
— Обед готовит. Меня вот за хлебом послала…
— Ага… Ну а как она вообще… Небось не отошла еще от той заварухи? Хотя чего — уж неделя вроде прошла… Надо же, как на бывшего зятя взъелась! Никого не испугалась, чуть собаку не спустила на ту строгую бабу с портфелем, что с Серегой тогда заявилась… Как бишь ее…
— Это он с судебным исполнителем приезжал, теть Поль. Хотел Мишеньку повидать.
— Так я и говорю… Во двор вышла, слышу — собака лает, Татьяна что есть мочи орет! Думаю, какая такая беда случилась… Прибегаю, а она уж Рекса от цепи отвязывает… Ну, баба и дала деру! Еще и Серегу обругала, я слышала. Сами, говорит, разбирайтесь, а мне жизнь дороже… А Серега — чего? Постоял у калитки да ушел… Не справиться ему с Татьяной, пусть не замахивается. Если уж она что решила… Не зря же ее на фабрике Фурцевой обзывали…
— А вы его видели, теть Поль?
— Кого?
— Да Сережу, кого…
— Видела, конечно. А что?
— Да ничего… Просто меня дома не было, я в школе была… А Наташка на работе…
— Это ты к чему, не поняла?
— Да ни к чему… Просто хотела спросить — как он вообще… Как выглядит…
— А чего ему не выглядеть-то? Хорошо выглядит, куртка на нем богатая, шапка приличная… Видать, не прогадал, хорошо в городе устроился. Говорила я Наталье — нельзя от себя надолго мужика отпускать… Вот вам и результат — хоть сто собак во дворе держите да ребенка за семью замками прячьте, а мужика-то рядом уже и нет! Поди, и не появится больше… И того с него хватит, чего неделю назад было…
— Ладно, теть Поль. Побегу. Холодно, замерзла.
— Ну что ж, беги. Матери передай — завтра вечерком загляну…
Надя припустила бегом по улице — руки в тонких варежках совсем заледенели. Ничего, скоро уже — до перекрестка добежать, там уж дом близко…
А на перекрестке — она даже своим глазам не поверила — Сережа стоит, улыбается ей…
Остановилась как вкопанная, глядит на него во все глаза, тоже улыбается.
— Здравствуй, Надь… Как хорошо, что я тебя встретил.
— Ты… Ты был у нас, да? Опять не пустили?
— Нет, не был… То есть был, но во двор не зашел. Хотел огородом к дому пробраться, в окно на сына поглядеть… Но лучше, наверное, темноты дождаться, как думаешь?
— Сереж, а Мишеньки-то нет дома… Наталья еще в пятницу к подруге в Семиречье уехала и его с собой взяла.
— А когда вернутся?
— Не знаю… После обеда, наверное. Ближе к вечеру.
— Слушай, Надь… А может, ты мне поможешь?
— Да я бы конечно… Что надо сделать?
— А вот что. Значит, дома скажешь, что пойдешь с Мишкой прогуляться… А сама его ко мне приведешь! Я ведь еще с вечера приехал, у Сашки Потапова остановился. Вот туда приводи, чтоб никто не видел… Знаешь, где тот живет?
— Знаю, Сереж.
— Поможешь?
— Конечно. Ты это хорошо придумал — погулять с Мишенькой выйти. Приведу, только ненадолго…
— Да хоть на пять минут! Мне надо обязательно его увидеть, обнять…
— Хорошо, хорошо… Я поняла.
— Ну, ты иди… Вон, замерзла совсем. Так я буду ждать?
— Жди, Сереж.
Он кивнул, подмигнул грустно, заговорщицки, быстро засеменил по улице. Надя медленно пошла к дому, не замечая холода… Господи, да какой там! Сердце стучало так, что кровь разогрелась, наверное, до кипятка, и щекам, и губам горячо стало. А зубы, наоборот, выстукивали мелкую дрожь, как в лихорадке…
