— Ну прости меня, а? Дура я, признаю… Сама не знаю, куда меня понесло. Конечно же, хоть десять адвокатов бери, если надо!
— Да ладно, понимаю. Все нормально, не извиняйся.
— Просто я так долго в себе эту мечту носила, а словами проговорила, и понесло… И вообще, Сереж, имей в виду, меня иногда действительно придерживать надо, вожжи натягивать. Я девушка увлекающаяся… А тебя во всем слушаться буду, честное слово! Я же люблю тебя…
Двинулась вперед корпусом, будто собираясь встать со стула и броситься к нему на шею. Глазищи преданные, с поволокой. Еще чуть-чуть, и слезы закапают…
Зашевелилась в груди жалость, ударила стыдом-раскаянием в голову — тебе ли, загнанному бывшей семейной жизнью в угол, обиженного изображать? Тебя тут любят, тебе верят, а ты…
— Лилечка, милая, ну перестань… — Сергей бросился к ней торопливо, взял в кольцо ладоней нежное белое личико, заглянул в глаза. — Только не плачь, ладно? Все хорошо…
— А ты меня любишь?
— Конечно, люблю! Мне так хорошо рядом с тобой, даже не представляешь… Так легко, тепло, радостно… Конечно же, люблю, Лилечка…
— Сереж, все у нас будет хорошо, поверь мне! И с Мишенькой все получится, вот увидишь… Я его полюблю, обещаю… А хочешь, я тоже сыночка тебе рожу? Или дочку? Хочешь?
— Хочу…
— Тогда — обязательно! Но сначала свое дело откроем… Вот погоди, встанем на ноги, и потом…
* * *
Опять за окном дождь. Октябрьский, надоедливый. Какая глухая тоска бывает в такую погоду… И на сердце тошно — сегодня Сережа с Натальей разводятся. Утром, когда в школу пошла, Наташка как раз в суд собиралась, и мама давала последние наставления, довольно противные. «Ты, — говорит, — судье расскажи, как мы его облагодетельствовали, в дом приняли, а он…» Ну, и так далее, в том же духе. Фу, даже вспоминать неприятно!
Надя поежилась, нервно стянула на груди накинутую кофту, снова уткнулась в учебник физики. Строчки параграфа плясали перед глазами, не собираясь укладываться в голове — некуда было, совсем другими мыслями голова была занята.
— Занимаешься, Надюх?
Вздрогнула, испуганно уставилась на маму, заглянувшую в проем двери.
— Да…
— Ну-ну, давай. А я прямо места не нахожу — Натальи все нет и нет… Как бы на последний автобус из города не опоздала. Пойти встретить, что ли?
Она ничего не ответила, лишь пожала плечами, низко склонившись над учебником. Мама вздохнула, махнула рукой, тихо побрела на кухню. Было слышно, как она нервно громыхает крышкой чайника, наливает в него воду, ставит на плиту. И снова вздыхает — тяжко, с надрывом.
Наверное, Надька плохая дочь. И плохая сестра. Мама переживает, а она сидит как истукан, доброго слова сказать не может. Наверное, это нехорошо. Неправильно. Надо пойти, чаю вместе попить, что ли. Можно ведь просто посидеть рядом и помолчать, от нее не убудет…
Встала, тихо побрела на кухню, села на любимое место, у окна. А за окном — дождь, дождь… Капли на стекле, как слезы, медленно перетекают одна в другую, бегут вниз, оставляя после себя мокрые дорожки. Вот порыв ветра потащил их за собой, властно меняя траекторию, и они застыли нелепыми дугами, в испуге боясь двинуться с места. Уже и сумерки съежились под дождем, нехотя ступили во двор, как незваные гости.
— Вот, Надюха, смотри на сестру да учись, за кого не следует замуж-то выходить… Ишь, как все плохо кончилось…
— Она сама виновата.
— Да ты… Да что такое на сестру наговариваешь, мала еще, чтоб рассуждать! Понимала бы чего, ишь ты!
Мама сердито громыхнула чайником, убирая его с огня, и вдруг задумчиво посмотрела на нее, присела напротив:
— А ты сама-то… Я смотрю, тоже не шибко своих кавалеров привечаешь. Вон они за тобой как убиваются… Что Валерка Николаев, что Славик Савицкий… Валерка-то и впрямь не так чтобы хороший кавалер, а вот Славик… Чем не угодил? И с лица вроде ничего, и не хулиганистый, и родители приличные. У него мать нынче в председателях профкома на фабрике числится. Хотя что это по нынешним временам… Вот раньше была должность так должность! А теперь — так, название одно, никакого уважения… Тебе-то самой кто больше нравится, Валерка или Славик?
— Никто не нравится…
— А говорят, они даже дрались из-за тебя? Девочка ничего не ответила, опять лишь пожала плечами. Что за дурацкий разговор мама затеяла? Не было вовсе никакой драки, так, потолкались немного на школьном пустыре, Машка рассказывала. А главное — и драться-то нет причины… Она каждому давно и довольно вежливо объяснила, что принимать ухаживания не собирается, и даже извинилась за нанесенный урон самолюбию. А Валерке вообще присоветовала за Машкой ухлестнуть. Та давно по нему страдает, ночные слезы в подушку льет.
— А может, и правильно делаешь, дочка… Зачем они нужны, здешние-то маломерки? Вот поступишь летом в институт, найдешь в городе кого поприличнее. Ты ж у меня красавица да умница, хоть и молчунья. Может, хоть ты свое счастье за хвост поймаешь, сеструхе нос утрешь… Такого себе мужа отхватишь, каких здесь отродясь не видывали!
— Я не хочу, мам. Наверное, вообще никогда замуж не выйду.
— Это почему еще? — дробно раскатилась смехом мама. — В монастырь, что ли, хочешь уйти?
— Может, и в монастырь…
— Ага, давай. С такой красотой там самое место и есть. Или какие тайные грешки замолить хочешь? А, Надюха? Ну-ка, признавайся?
Мама откровенно насмешничала, лукаво заглядывая ей в лицо. Пришлось улыбнуться в ответ беззаботно — ага, очень смешно… Не скажешь же ей в лоб, что да, мол, есть у меня на душе грешок, да еще какой… С самого малолетства там сидит, только наружу и носу показать не смеет. Не поймет мама, испугается. Ее-то дочка не какая-нибудь там Лолита из потрепанной библиотечной книжки, а всего лишь десятиклассница Надя Истомина, проживающая в занюханном фабричном поселке…
Ага, вот и Наталья вошла в калитку, потрусила по двору, притопывая, смахивая с сапог грязь.
— Мам, Наташа приехала.
— Ой, ну наконец-то! — быстро встала из-за стола мама, засуетилась по кухне, включая газ и ставя на плиту кастрюлю с супом. — Голодная, наверное, замерзшая…
Хлопнула дверь, и мама бросилась от плиты в прихожую, засуетилась около старшей дочери, сочувственно приговаривая:
— Давай раздевайся скорее… Сейчас горяченького сразу… Намаялась небось…
— Конечно, намаялась, мам. И стыда натерпелась. Обратно в автобусе ехала и все думала: зря я с этим судом связалась. Надо было помурыжить его с разводом-то, пусть бы за мной побегал…
— Так развели вас или как?
— Да развели, развели… Он же с адвокатом пришел, подготовился, сволочь.
— А что, без адвоката бы не развели? Зачем он ему?
— Зачем, зачем… Затем! Представляешь, чего они удумали? Чтоб в судебном решении было обязательно записано, будто я обязана к нему сына своего отпускать!
