– Через доверенных лиц. Передавая соответствующие приветы.
– Как это может быть? – я не то чтобы совсем не понимал, но хотел, чтобы она сама раскрыла, что к чему.
– Моего сына – он молодой, но взрослый человек – остановили на машине за городом. Полицейские. Придрались. Обыскали. Нашли наркотики. Возбудили дело. И при этом – передали мне привет от Соснихина.
– Не Гогоберидзе фамилия мента случайно?
– Нет. Не знаю. Не помню. Эпизод номер два. Ко мне в вуз проверка нагрянула. Дескать, я неправильно с нашей студенческой столовой договор заключила, за аренду вузу якобы официально недоплачивали. И опять – с приветом, Влад. Мужа моего законного – мы вместе не живем, хоть и числимся в браке, – налоговая полиция взялась трясти. Обыски в офисе, маски-шоу. У Соснихина вообще все местные силовые структуры – налоговики, полицейские, наркополицейские – в друзьях ходят.
– Но Ворсятов-то круче.
– Круче-то круче, и он, конечно, все эти дела замнет. Но у губернатора других забот нету, что ли? С какой стати мне на него еще и это прикажете вешать?
И тут я понял: главный нерв и опаска этой женщины были не в Соснихине даже. Он – давно (для нее) отработанный пар. А вот Ворсятов – да. Вдруг губернатору надоедят бесконечные и многочисленные просьбы любовницы? Вдруг скажет в один прекрасный момент: надоела ты мне, не хочу я с тобой больше быть. И тогда – прощай, должность ректора, и партийные кулуары, и депутатские интриги и запросы. Она и со мной, наверное, потому с первого звонка согласилась встретиться, что знала от Ворсятова, что тот поручил найти Влада – мне. И хотела выглядеть послушной девочкой и действующего губернатора ни в коей мере не раздражать.
Но вслух я сказал:
– Ваша версия: что Соснихин задумал?
Она ответила немедленно:
– Решил со всем развязаться. Все оборвать. Начать новую жизнь.
– Где он сейчас скрывается?
– Возможно, уже ушел. С концами. Из страны. Тогда ищи ветра в поле.
– Какое место на карте для него любимое?
Она ответила незамедлительно и безапелляционно:
– Карибский бассейн. Доминикана. Пуэрто-Рико. Возможно, Мексика.
Я встал и выполз из-за стола. Движения, да и разговор, давались мне с трудом. На лбу выступил ледяной пот, меня мутило. Гогоберидзе и его заплечных дел мастера пару раз заехали мне и по голове тоже.
На автопилоте я добрался до бульвара Радищева, ставшего для меня за два дня в Сольске родным. Арендодатель где-то шлялся. Я вспомнил о том, что моя бабушка говорила (когда я вдруг расхварывался), что сон – лучшее лекарство. Сейчас я это лекарство готов был принять доброй пригоршней – спать меня тянуло неудержимо. Я добрался до кровати, поставил будильник в новом телефоне на четыре утра и снова улетел в объятия Морфея.
* * *
В четыре утра солнце в северном городе Сольске уже поднялось над горизонтом, и птицы во дворе голосили вовсю.
Квартирный хозяин басовито храпел в своей комнате. На кухне имелись следы вечернего одинокого застолья: рюмка и пара кусков заветрившегося сыра с колбасой.
Я принял ледяной душ и надел предусмотрительно постиранные позавчера футболку и носки.
Когда я вышел из ванной, бывший метранпаж уже проснулся и хлопотал на кухоньке – жарил мне яичницу.
– Куда в такую рань собрался, Паша?
– Пора мне в Москву возвращаться.
– Я так и понял. Поэтому тебе яишня отвальная, с помидорами и салом. Из четырех яиц.
Пока я завтракал и пил кофе, Александр Степанович как бы невзначай, слегка стесняясь, махнул свою первую утреннюю рюмку. На прощание мы с ним обнялись.
– Давай, Паша, береги себя. С ментами на рожон не лезь. А если будешь еще раз у нас в Сольске, мой дом – твой дом. И друзьям своим скажи, если вдруг в наши северные края нагрянут, всегда могут у меня остановиться. Я им дисконт сделаю. А ты вообще живи бесплатно, если соберешься. Хороший ты, Павел, человек.
* * *
Если совершенно не двигаться, то мое избитое тело практически не болело. Жаль, что нельзя было управлять машиной и при этом вовсе не шевелиться. Особенно на наших российских дорогах. Невозможно тут выйти на трассу, включить пятую или шестую передачу и нестись со скоростью за сто, слегка поддавливая акселератор.
У нас ведь хайвеев нет. Деньги все губернаторам на цацки уходят. Поэтому на трассе межобластного значения, коей я следовал, меня встречали разнообразные сюрпризы. То зловещие дыры в асфальте. То ремонт дороги с объездом. То деревенька с ограничением скорости. Приходилось переключаться на пониженную передачу – третью, а то и вторую – и внимательно шоферить, объезжая препятствия.
Встречного и попутного автотранспорта было немного. Тягачи везли балансы – наверное, на виденный мною позавчера Сольский бумкомбинат. Старые «Жигули» советских времен пылили по личным хозяйственным делам. Редко-редко проносились, как хозяева жизни, колесницы-иномарки.
Я ехал на юго-запад, навстречу солнцу, и оно светило мне прямо в глаза – пришлось надеть солнцезащитные очки и опустить козырек. Следовать я снова решил через Кострому. Хотелось повидать Зою. Не то чтобы сердце к ней рвалось – нет. Но мне надо было задать девушке один вопросик.
Где-то на траверзе старинного русского города Вятки, примерно в половине десятого утра, я решил, что звонить Зое, хоть и по отпускному времени, но можно. Все равно сынишка лет восьми-десяти с нею рядом – а эта братва поднимается рано.
Костромской ее номер остался записан в моем предыдущем мобильнике, но я и без того прекрасно его помнил: американская полицейская машина со спущенными колесами, а в ней – мой дружок Санька играет в шахматы, прикладываясь к пол-литре. Словом, 910–173–05–64. Я набрал номер. Девушка откликнулась. Голос у нее был безмятежный, ленивый, сонный.
– Это Павел. Я тебя не разбудил?
– В отпуске меня обычно Артемка будит. А ты не будишь, нет. Просто тревожишь.
– Я возвращаюсь в Москву. Буду в твоих краях проездом. Надо повидаться. Давай я заеду к тебе на дачу – или где ты там живешь.
– Нет-нет, – категорически запротестовала она. – Если надо встречаться, давай в городе. Я подъеду. Когда ты в Костроме будешь приблизительно?
– Навигатор показывает – в восемнадцать тридцать. Но я надеюсь его опередить.
– Ты лучше не лети – дороги у нас сам знаешь какие. А будешь подъезжать, за час позвони.
Я нажал отбой и поехал дальше, все южнее.
Случаются в России в конце весны – начале лета деньки, которые совершенно примиряют с разбитыми дорогами и унылыми деревеньками пообочь, будто бы прямиком перелетевшими из девятнадцатого века. И с больными ребрами и отбитыми (полицейскими) почками. Итак, в дороге меня провожало мягкое ласковое солнце, могучие стволы хвойных лесов и нежная зелень лесов лиственных. И запахи лугов и полей, наполнявшие машину. И птицы, заливающиеся так, что перекрывали шум мотора и шелест шин. Короче, руление, несмотря на тяжелое физическое состояние, даже доставляло мне определенное удовольствие.
