– Зависит от обстоятельств. Бывает, в состоянии аффекта. Тогда лет восемь общего режима. Или удастся доказать непреднамеренное. Тогда вообще пустяки, года четыре в колонии-поселении.
– И поражение в правах? Загранпаспорт мне больше не дадут?
– Ну, разумеется.
– Эх, не подходит. У нас детки в Англии учатся. И возвращаться не собираются. Тогда, может, ты его, а? Я тебе заплачу.
– О, нет. Это гарантированно лет по двадцать особого режима, причем нам обоим. Сам не возьмусь и тебе не советую. А ты не боишься, что я Ворсятову (я ведь на него работаю) расскажу, на что ты тут меня подбивала?
– Пф-ф. Ну и расскажи. Мало ли что баба болтает. Да еще пьяная. Ладно, давай с тобой еще по одной, теперь за дружбу, безо всякой игры. И баиньки. Ты меня не хочешь до спаленки проводить?
В ее взгляде светилось хоть и пьяное, но неприкрытое желание и призыв. Вот так в нашем, мужском деле случается часто: ты желаешь одну, как я – Образцову, а тебя – совсем другая. Но чего-чего, а спать я с губернаторшей совершенно не собирался, даже если б она начала срывать с меня одежду.
– Жить с женой заказчика – вещь в моем бизнесе до крайности неэтичная, – проговорил я.
Огонек в ее глазах немедленно потух.
– Ну и ладно. Не очень-то и хотелось. Тогда ступай. Где выход, ты знаешь. Смотри там, ложечку для ботинок не скоммунизди. Они серебряные.
* * *
В первом же магазинчике на тихой улице Октябрьской я купил жвачку и минералку. Пошел неспешно, пытаясь повыветрить околесицу. Время клонилось к вечеру, и народу на улицах явно прибавилось. Троллейбусы по проспекту Мичурина шли переполненные.
Александр Степанович оказался дома. Был он в весьма приподнятом настроении. Запаха от него я уже никакого не чувствовал. Вот он, способ понимать наших людей и примиряться с ними, – стать таким же, как они.
– Слышь, сыщик! – приветствовал он меня. – У тебя в Москве помощник есть?
– Есть. Помощница.
– Эх, жаль! – захохотал он. – А то я хотел к тебе устроиться. Может, возьмешь? Где ты еще такого найдешь, исполнительного да невороватого?
По всему было видно, что не нужна, конечно, никакая работа старому метранпажу, да и денег никаких с меня не хотел он выцыганить дополнительных – просто шутковал, настроение у него было хорошее.
– Ну, собирай вещи, Степаныч, поехали в Белокаменную, – подыграл я. – Только щаз Римку свою уволю.
Он снова расхохотался.
– Короче, нашел я тебе родственников Марии Харитоновой. Мать ее в городе у нас проживает, Харитонова Антонина. По отчеству, ты не поверишь, Ивановна. Адрес запиши.
– Я запомню.
– И правда несложно. Улица Подъячева, дом шестнадцать, квартира три. Только это Бумкомбинат – район такой у нас. Ехать минут сорок на автобусе, двенадцатый номер. Ну, или на тачке своей можешь мотнуться.
– На тачке не могу. Оскоромился.
– Во! Молодец! – заржал квартирный хозяин. – А говорил – работа, работа! Может, добавить хочешь? У меня имеется. Твоими молитвами.
– Не-не, поеду к Харитоновой. Очень кстати ты ее нашел, Степаныч.
– Слышь, а ты обедал? А то я пельмешки-то сварил. И колбаска есть, сырок.
– Спасибо-спасибо, я перекусил.
Язык довел меня до остановки двенадцатого автобуса (все на том же проспекте Мичурина), потом я ждал его минут двадцать и трясся едва ли не час. Я не спешил, потому что наделся, что водка, принятая с губернаторшей, за это время выветрится из моего организма. Сжевал по ходу пачку чуингама, выпил минералки.
Впрочем, мои усилия освежить свой собственный запах оказались никчемушними. Автобус выгрузил меня километра за два до упомянутого бумкомбината – на горизонте виднелись только лисьи хвосты его дымов, – однако кисловатый запашок был отчетливо разлит в воздухе.
Улица Подъячева оказалась уставленной двухэтажными деревянными бараками. Я нашел нужный номер, поднялся по скрипучей лестнице. Передо мной открылся длинный коридор с рядами дверей по обе стороны. Здесь к запаху бумкомбината добавился новый, сложносочиненный: застарелого курева, вчерашних щей и многочисленных неудач.
Искомая дверь была заделана дерматином. Кое-где он лопнул, и из него вылезала вата. Номер поверх дерматина был написан мелом.
Я постучал. Женский голос разрешил мне войти.
На первый взгляд комната была как кухня: стол, застеленный клеенкой, раковина с грязной посудой, плитка на две конфорки. Во всяком случае, в доме у губернаторши кухня была именно такой величины. Но потом я увидел двухэтажную кровать-нары, телевизор, вешалку с одеждой и зеркало на стене – и понял, что это вся квартира и здесь живут.
За клеенчатым столом сидела женщина и чистила кучку небольших рыбок, типа плотвички. Лет ей было шестьдесят, но выглядела она на все восемьдесят: глубочайшие морщины, ввалившиеся щеки, растрепанные седые волосы. Руки были усыпаны чешуей – и, разумеется, не имели ни малейших следов маникюра (когда, интересно, кончится это проклятие, наложенное Зоей, – или я до смерти обречен обращать внимание на чужие ногти?!).
– Вы Антонина Ивановна Харитонова?
– Ну, я.
Женщина сторожко прикрыла горку рыбы газеткой, и я подумал, что, возможно, добыта она с тем или иным нарушением закона – в прудах-отстойниках комбината, к примеру, выловлена.
– Я частный детектив из Москвы, и меня наняли, чтобы расследовать обстоятельства исчезновения вашей дочери, Марии. – Женщина смотрела на меня непонимающим взглядом. – Ваша дочь Мария, – продолжил я более раздельно, – она исчезла в девяностых годах, и ее так и не нашли. В каком году это было?
Глаза женщины потихоньку наполнились слезами.
– Ничего я за нее не получала, – начала она. – Ничего! Ни копейки!
– Не получали? От кого? – ухватился я.
– Не твое дело! – она, кажется, поняла, что проговорилась, поняла, что сделала это зря, и перешла в контрнаступление: – Нечего тут ходить! Вали давай!
В этот момент я понял, что, конечно, совершенно напрасно пришел сюда и ничего мне здесь, в юдоли бедности и скорби, не светит. Но сделал еще одну попытку:
– Ее ведь, Марию, так и не нашли? Может, она просто сбежала? Может, у вас от нее потом весточка какая имелась?
– Нечего тут вынюхивать! Весточка! Мы люди честные, нам чужого не надо.
Я все-таки продолжал свои попытки:
– В те дни, когда Мария исчезла, – с кем она тогда встречалась? С Владом Соснихиным? А может, с Михаилом Ворсятовым?
– Девушка она строгая была. И ничего никому не позволяла. Не то что фляди нынешние. Голову синим накрасит и идет. Проститутки.
– Но у нее ведь был тогда парень? Кто?
