Почему владельцы ресторана не поставили камеры наблюдения в туалетах?! Будь они там, следователь прямо во вторник уже знал бы, кого надо искать и брать за горло».
Вася моргнул, занес кулак над столом, только в самый последний момент опомнился и напряг мышцы, чтобы остановить руку. Этого ему сделать уже не удалось, однако удар все же вышел куда более слабым. Он затаил дыхание и некоторое время прислушивался. В квартире царила прежняя тишина.
Вася разжал пальцы – память тут же услужливо подсказала ему, что он уже делал это совсем недавно, в кровати, – и постарался успокоиться. Получалось плохо. Гнев бродил в крови, не давал голове остынуть. Мысли, подогретые им, неслись вскачь.
А ведь Алла на самом деле изменилась. Нет, конечно, о ненависти речь не шла. Но как назвать ее поведение? Чем она занималась с прошлого утра? Весь день ходила, строя из себя оскорбленное величество, словно это он перед ней провинился, хотя было-то все совсем наоборот.
Все Васины попытки намекнуть жене, что она не права и ей стоит извиниться, пропали втуне. Какое там! Даже когда вечером он решился сам сделать первый шаг и, считай, напрямую заявил ей, что было бы хорошо поговорить, чем Алла ответила? Правильно, притворилась спящей. За дурака его вздумала держать!
Вася задышал тяжело, с хрипами. Жена ведет себя с ним так, как будто она – его мама, а он – маленький ребенок.
Неожиданное сравнение еще больше распалило Васю. Мама – единственная. Она учила его, воспитала, помогла ему сделать первые шаги на жизненном пути. Самые важные, те самые, без которых все остальное не имеет смысла. Мама могла его поучать.
У Аллы такого права не было и быть не могло. Они оба сошлись, уже будучи взрослыми людьми, которые должны уважать друг друга.
О собственном желании заставить жену понять, в чем она перед ним виновата, Вася не вспоминал.
Ему с трудом удалось подавить порыв пойти и прямо сейчас выяснить с Аллой отношения – от и до. Выложить ей все, что накипело, чтобы до нее как до жирафа дошло наконец, как она не права. Остановила его мысль о детях. Спят ведь еще. Не разбудить бы.
Он подошел к окну, открыл его, оперся руками о раму. Холодный ноябрьский воздух обнял Васю, положил ледяную ладонь ему на лоб. Он закрыл глаза и принялся старательно делать глубокие медленные вдохи и выдохи.
Вот ведь… чуть не сорвался. Стыдно ему не было. В конце концов, он что, не человек? Тем более когда вокруг такое творится.
«Что будет, когда Алла проснется? Сумею ли я вовремя остановиться, если у нас вдруг вспыхнет? Или нет?» – Ответа в душе не нашлось.
Но Вася уже достаточно успокоился для того, чтобы отдавать себе отчет в другом. Будь жена несколькими минутами ранее рядом с ним, скандала избежать не удалось бы. Он не успел бы взять себя в руки. Стало быть, днем может и полыхнуть. Хватит малейшей искры, и тогда…
Он кинул взгляд на настенный календарь, висевший над столом. Городские огни давали достаточно света, чтобы можно было разглядеть крупно написанные числа месяца и дни недели. На дворе была пятница. Рабочий день.
Решение оформилось в голове быстро. Что будет на выходных, никто не знает. До них еще дожить надо. А сегодняшний день лучше всего было бы провести на работе, подальше от Аллы.
«Молодец, Васенька, правильно, – одобрил его решение мамин голос. – Пусть посидит одна, подумает над своим поведением. А вечером, глядишь, встретит тебя так, как подобает той женщине, которая помнит, что она – замужем. Только не вздумай утром с ней разговаривать и что-то объяснять. Зацепитесь языками, да так и останешься дома».
На душе у Васи стало заметно спокойнее. Да, так будет хорошо. Работа позволит ему отвлечься, какое-то время не думать о том, что творится дома. Может, этого и хватит для решения всех их с Аллой вопросов.
А не хватит, так можно и сверхурочные придумать. Хотя бы на субботу. Жена не поверит? Может, это к лучшему окажется. Поймет, что муж неспроста так себя ведет, и бросит ерундой маяться.
В спальню Вася вернулся с улыбкой на лице, сел на кровать, взял с тумбочки телефон. Оказалось, что шел всего-навсего третий час ночи. До подъема на работу в полседьмого еще спать и спать. Он активировал будильник, с наслаждением опустил голову на подушку и тут же заснул.
Там, впереди, был тот, кто убил Васину маму и превратил ее, Аллу, в урода. Стоял во тьме. Ждал. Она это знала наверняка. Не видела, но чувствовала. Ледяная улыбка, такие же глаза.
Он не торопился, не шел ей навстречу. Знал, рыбка поймана на крючок, и теперь уже можно не спешить – сама придет. Главное, не ослаблять леску.
Алла чувствовала эту тонкую нить, которая связывала ее с мучителем. Натянутая как струна, она тихо звенела в ее душе.
Алла все еще пыталась сопротивляться. Она напрягала всю свою волю, старалась заставить ноги если не встать на месте, то хотя бы шагать медленнее. Женщина представляла себе, как они все неохотнее сгибаются в коленях, пальцы перестают пружинить, а икры расслабляются, отказываются работать вместе со ступнями. Наконец-то она спотыкается, падает лицом на землю, со всего размаха, и лишается сознания. Уж лучше так, чем по-прежнему идти вперед.
Однако ноги продолжали размеренно совершать шаг за шагом. Тот, в темноте, ждал и отменять свидание не собирался.
Алле казалось, что она идет вот так уже целую вечность. Менялось только одно. Холодное дыхание, которое поначалу было почти что незаметным, становилось все более осязаемым. Вскоре это ощущение стало нестерпимым. От волн холода, катившихся на нее, начали слезиться глаза. Тут-то все и исчезло.
Аллино тело остановилось. Она стояла, окруженная мраком. Вокруг ни звука, ни слабого дуновения ветерка.
Женщина пребывала в полном ничто и в нигде, не имела возможности отличить одну секунду от другой. Поэтому она не смогла бы сказать, сколько прошло времени, прежде чем раздался смех.
Где-то на дне памяти, как камбала из-под песка, показался на миг краешек воспоминания. Раньше – когда именно? – смех был другим. Каким? Тише или громче? Веселее или злораднее? Выше или ниже? Раскатистым или отрывистым?
Вопросы роились в голове, но ответа на них у Аллы не было. Память подразнила ее и затихла. Она уже не знала, было ли недавнее ощущение правдивым или являлось миражом.
А тот, неведомый, все смеялся как заведенный, но по-настоящему, без натуги. Смех искрился весельем. Алле казалось, что то существо, которое его издавало, наслаждалось самой возможностью хохотать, радовалось этим звукам, вылетавшим из его рта.
Алла почувствовала, как кожа на руках покрылась пупырышками, а по спине – от лопаток к пояснице – побежали мурашки. Все оттого, что смех показался ей весьма знакомым. Да, она хорошо знала человека, который смеялся точно так же, причем не только тогда, когда слышал удачную шутку. Ему было вполне достаточно хорошего настроения.
Смех оборвался.
