Алла еще несколько секунд внимательно смотрела на Васю, затем доверилась мужу-юристу и со вздохом опустила голову обратно ему на грудь. Пусть он работал не в органах, а в обычной коммерческой компании, но образование получил своими мозгами и упорством, без всякого блата, и не где-нибудь, а на юрфаке МГУ.
Так они и заснули, обменявшись перед этим признаниями в любви. Васе снова показалось, что слова, привычные им обоим, уже очень давно не звучали так искренне.
Понедельник
Утром, едва осознав, что уже не спит, Вася со всей дури взмахнул рукой и едва не взвыл, когда ударился большим и указательным пальцами о стену. Но, растирая ладонь, он улыбался. На этот раз никаким параличом не пахло. Да и снов не было. По крайней мере, Вася не помнил, чтобы ему что-то снилось, а разве такое можно забыть?
Он повернулся к жене и застыл. Ее место пустовало. Вася поднял руку, посмотрел на циферблат часов, мягко светившийся в сумраке. Семь семнадцать. Чтобы Алла взяла и проснулась в такую рань?
Первым его побуждением было позвать ее. Вася уже открыл рот, но вовремя остановился и вздрогнул. А если она лежит где-то там?..
Ему представилось, как дети, разбуженные его зовом, бегут и… находят Алю. В ванной. В туалете. На кухне.
В маминой комнате.
Нащупав тапочки ступнями, враз ставшими чужими, Вася вышел в коридор и остановился. С чего начать? Детская? Нет, это в последнюю очередь. Он повернулся и пошел к комнате Елизаветы Петровны.
Шлеп, шлеп, шлеп…
Вася поежился и изменил походку, принялся поднимать ноги повыше, чтобы избежать шарканья, действовавшего на нервы. Он остановился у двери, пару раз глубоко вздохнул и повернул ручку.
Комната была совершенно пуста. Вася на всякий случай заглянул в стенной шкаф, но Аллы, конечно же, не оказалось и там.
Он вышел в коридор. Оставались туалет, ванная и кухня. Еще детская, но о ней Вася пока что думать не хотел.
«Алла и дети. Она сидит на стуле возле их двухэтажной кроватки, они лежат на своих местах. У каждого из них нет…»
Вася усилием воли прогнал жуткое видение и постарался сосредоточиться на простой мысли. Надо действовать по порядку. Он дошел до прихожей, где под прямым углом соединялись два коридора. Длинный вел ко всем трем комнатам. Коротенький, с антресолью над ним, шел мимо ванной и туалета к кухне.
Вася остановился и тут же услышал слабый звук, который шел из-за закрытой двери ванной комнаты. Там, внутри, очень тихо журчала вода.
Он замер.
«Алла там? Почему не разбудила меня, ушла потихоньку? Зачем пустила воду? Не надо входить в ванную. Лучше взять мобильник, который остался в спальне на тумбочке, и позвонить следователю. Зачем мне видеть то, что внутри?»
Вася закусил губу, мягко нажал ручку и медленно потянул дверь на себя.
Алла, живая и здоровая, сидела на краю ванны и держала правую руку в раковине, под тонкой струей воды. Запястье было бледным, но чистым. Через образовавшуюся щель Вася не заметил на коже никаких порезов.
Он привалился к стене, хватая ртом воздух. Голова его закружилась. Ему тут же пришлось напрячься, чтобы подавить приступ медвежьей болезни, жестокий, но, к счастью, совсем короткий.
Когда организм перестал бунтовать, Вася отлепился от стены и распахнул дверь.
– А, это ты, – тихо сказала Алла отражению мужа в зеркале, висевшем над раковиной, и опустила взгляд на руку. – Замерзла я. Холодно очень. Вот и…
Вася, шумно дыша, стоял на пороге. Он нашел жену, прорвался к ней через череду кошмаров, и что теперь? Все позади?
Левую сторону груди закололо, словно где-то там проснулся котенок и решил поиграть с этим забавным мешочком с трубочками, который то раздувается, то опадает.
Вася наплевал на боль и одышку, шагнул внутрь и бросил взгляд в зеркало. Оттуда на него дико смотрел двойник, рожа которого была перекошена от последних переживаний.
Когда-то Алла подмечала малейшее изменение выражения его лица и тут же принималась расспрашивать, что случилось.
Он присел на угол стиральной машинки и дотронулся до ее руки.
Нет, так, как в субботу с мамой, теперь не было. Кожа просто холодная. Как будто Алла, пока они все спали, вышла погулять в летней одежде с короткими рукавами.
Вася сунул пальцы под струю и тут же отдернул. Оттуда лился едва ли не кипяток. Он уставился на Аллину руку. Та была по-прежнему бледной.
– Напугала я тебя, – все так же тихо сказала жена. – Прости. Не хотела. Не подумала.
Она повернулась к Васе. По ее лицу, как по пластиковой маске, безостановочно текли слезы. Кажется, одни они оставались пока что не замороженными.
– Я…
Вася подался вперед и стиснул ее в объятьях.
– Мне сегодня ничего не снилось, – сказала Алла где-то через час, отпила кофе из чашки, уже вроде бы третьей подряд. – Совсем.
Теперь они сидели на кухне. Краем уха Вася слышал шум, доносившийся из детской. Люба и Женька, отправленные после завтрака с твердым наказом занять себя самим, с задачей, похоже, справлялись.
– Я проснулась и так обрадовалась. Все закончилось. – Ее голос звучал очень ровно. – Даже хотела тебя разбудить, поделиться. А потом дотронулась до шеи, цепочку поправить. Рука двигалась, понимаешь. Она и сейчас живая. – Жена сжала пальцы в кулак, разжала. – Но холодная.
Да, холодная. Вася знал это так же хорошо, как и она сама. Рука жены оставалась прежней. Он сидел напротив Аллы за кухонным столом и все пытался увидеть, отыскать во что бы то ни стало за маской ту, прежнюю женщину, мать их детей. Любимую. Живую.
Пока не получалось. Слезы в ванной ни к чему не привели, ничего не растопили.
– Мне вообще холодно. – Алла сидела, одетая в теплый домашний костюм, на который сверху была накинута шаль. – Я знаю, что в квартире тепло. Это, наверное, рука. Холодит. Вот согреется, и все пройдет. Правда.
Вася потряс головой. На какой-то миг ему представилось, что проходят минуты, часы, а Алла все так же сидит за столом, пьет кофе и повторяет: «Вот согреется, и все пройдет. Правда». Он рядом с ней, но ждет ли? Верит ли?
Морок рассеялся. Алла и ее маска остались.
– Конечно пройдет, – с трудом выговорил он.
Вдруг Вася понял, что надо выпить. Срочно. И ему, и ей. Чего-то крепкого. Да коньяку же, конечно! Он ведь… согревает.
Ни слова не говоря, он встал и подошел к бару, которому они отвели место в подвесном шкафчике над плитой. Муж достал оттуда бутылку коньяка, дорогого, подарочного, сберегаемого еще с прошлого лета для особого случая, прихватил два пузатых бокала и вернулся к столу, к жене.
– Вот. Это лекарство. Согревает.
Алла равнодушно смотрела на то, как он открывал бутылку, разливал коньяк по бокалам и вынимал из холодильника початую плитку пористого шоколада, купленную детям.
