– Вы очень, очень далеко.
За моей спиной открылась дверь, и я оцепенела. Не хватало только разборок с участием третьего.
– Скажите, в какую сторону идти? – шепнула я.
Продавец положил телефон на прилавок и потянулся за картой.
Внезапно меня позвали по имени.
Позади стоял мистер Ларсон. Положив руку мне на плечо, он вывел меня на улицу, убрал пакеты с пассажирского сиденья и велел садиться в машину. Я не могла сдержать облегчения от того, что меня наконец нашли, и разрыдалась. Слезы ручьем покатили по щекам, по недавней царапине, тонкой, будто след от шариковой ручки с багровыми чернилами. Я стала рассказывать, как все было, и не могла остановиться.
Мистер Ларсон выдал мне одеяло, бутылку воды и пакет со льдом. Он хотел отвезти меня в больницу, но со мной случилась истерика, и он согласился отвезти меня к себе домой. Сейчас меня немного удивляет, что мистер Ларсон действовал так уверенно – отвез в безопасное место, успокоил и дал протрезветь. Тогда мне казалось, что это само собой разумеется, ведь он – взрослый. Когда тебе четырнадцать, невозможно понять, что двадцать четыре года – это не так уж и много. Всего каких-то два года назад мистер Ларсон вместе с однокурсниками плескался в озере Биб в чем мать родила и единственный из всего студенческого братства добился расположения сногсшибательной красотки-первокурсницы по прозвищу «Мать честная» – потому что при взгляде на нее отнимало дар речи. Мы с мистером Ларсоном выглядели почти ровесниками: если бы я накрасилась и надела платье, то мы сошли бы за влюбленную парочку после удачного свидания.
Оказалось, что я дошла до Нарбета, отмахав не меньше одиннадцати километров от дома Оливии. Было далеко за полночь, когда мистер Ларсон возвращался домой из Маниенка, где жили его друзья, где он сам мог бы жить, если бы не приходилось каждый день по утрам мотаться в Брэдли. Он заехал в мини-маркет, чтобы чем-нибудь перекусить. С этими словами он потрепал себя по животу: «Что-то я часто стал перекусывать в последнее время». Он явно хотел меня хоть немного развеселить, и я улыбнулась, из вежливости.
Я не считала мистера Ларсона толстым, но в его гостиной, когда я, накинув на плечи одеяло, переходила от одной фотографии на стене к другой, я заметила, что раньше он был таким же стройным и подтянутым, как Лиам и Дин. На фотографиях у него были широкие мускулистые плечи – результат тяжелых тренировок в спортзале – и слабо выраженная талия, намекавшая, что без упражнений на пресс ее попросту разнесет. Когда мистер Ларсон стал меня тренировать, он перестал казаться мне идеалом мужской красоты. Его старые фотографии напомнили, каким я увидела его в первый учебный день, и я поплотней завернулась в одеяло – вырез моей футболки вдруг показался мне слишком откровенным.
– На, поешь, – сказал мистер Ларсон, протягивая тарелку с куском пиццы.
Я послушно принялась за еду. Как только мы зашли в квартиру, я заявила, что не голодна, но стоило мне куснуть разогретую пиццу, холодную и рыхловатую внутри, как на меня напал зверский голод. Я смолотила целых четыре куска и в изнеможении откинулась на спинку дивана.
– Так лучше? – спросил мистер Ларсон, и я мрачно кивнула.
– Тифани, – начал он, наклонившись вперед, сидя в кресле рядом с диваном. Он намеренно уселся в кресло, а не на диван, рядом со мной. – Давай обсудим, что делать дальше.
Я зарылась лицом в одеяло. От съеденной пиццы у меня появились силы, чтобы снова разрыдаться.
– Пожалуйста, не надо, – пискнула я.
Только моим родителям не рассказывайте. Молчите в школе. Будьте другом, не делайте хуже.
– Наверное, я не должен тебе этого говорить, – вздохнул мистер Ларсон, – но с Дином и раньше бывали похожие… проблемы.
– Какие проблемы? – всхлипнула я, подняв лицо и утерев слезы краешком одеяла.
– Он и раньше силой добивался других учениц.
– Пытался, – поправила я.
– Нет, – твердо сказал мистер Ларсон. – То, что произошло три недели назад у него дома, – это не просто попытка. И сегодня тоже.
Когда все было позади, забыто и похоронено, когда я поступила в университет, переехала в Нью-Йорк и получила все, чего, как мне казалось, я хотела, – даже тогда мистер Ларсон оставался единственным, кто прямо сказал мне, что во всем происшедшем не было моей вины. Даже в маминых глазах промелькнула искорка сомнения. Как я могу тебе поверить? Как можно упиться в хлам в мужской компании и потом удивляться тому, что случилось?
– Мои родители никогда меня не простят, – промычала я.
– Простят, – пообещал мистер Ларсон. – Вот увидишь.
Я откинулась на подушки и закрыла глаза. От блужданий по дорогам Мейн-Лайна гудели ноги. Я могла бы заснуть, не сходя с места, но мистер Ларсон уступил мне свою кровать, а сам устроился на диване.
Он вышел из спальни, стараясь не хлопнуть дверью. Я укрылась вишневым одеялом, потертым от долгого использования. От него пахло взрослым человеком, как от папиных вещей. Интересно, сколько женщин лежало здесь до меня и как мистер Ларсон целовал их в шею, томно и неторопливо двигаясь над ними, – в моем представлении секс был именно таким…
Среди ночи я проснулась с пронзительными воплями. Должно быть, я кричала на весь дом, потому что в спальню ввалился запыхавшийся мистер Ларсон, включил свет и, склонившись надо мной, громко уверял, что мне приснился кошмар.
– Все в порядке, – успокаивал меня мистер Ларсон, когда я взглянула в его лицо. – Ты в безопасности.
Я укрылась до подбородка, так что из-под одеяла виднелась только моя голова, и промямлила:
– Извините.
– Не извиняйся, – ответил мистер Ларсон. – Ты страшно кричала во сне. Я решил тебя разбудить.
– Спасибо, – кивнула я головой.
На нем была футболка, облепившая внушительные покатые плечи. Он повернулся и направился к дверям.
– Не уходите! – крикнула я, вцепившись в одеяло. Я боялась оставаться одна. Сердце неровно заколотилось в груди – первый признак надвигающейся истерики. Долго так продолжаться не могло. Если оно остановится, кого мне звать на помощь? – Я не смогу заснуть. Пожалуйста, не уходите.
Мистер Ларсон обернулся и посмотрел на меня, сжавшуюся в его кровати, с какой-то непонятной тоской во взгляде.
– Я лягу на полу, – вздохнул он.
Я просительно кивнула, и мистер Ларсон пошел в гостиную за подушкой и одеялом. Он бросил их на пол рядом с кроватью и перед тем, как выключить свет, немного повозился, устраиваясь поудобнее.
– Спи, Тифани, – сонно пробормотал он. Но я даже не пыталась уснуть. Я пролежала так всю ночь, прислушиваясь к его ровному дыханию, уверявшему, что все будет хорошо. Впереди меня ожидали долгие годы бессонных ночей.
Утром мистер Ларсон разогрел мне рогалик. Намазки у него не нашлось, только залежалый кусочек масла с прилипшими к нему хлебными крошками.
