– Класс! – выдохнул Браслет-от-Картье, и не только затем, чтобы точно продать платье.
Нелл прижала узловатые руки к груди, плоской, как тонкая черствая пицца, которой мы завтракали в университете. Я отвела взгляд. Нелл грызет ногти ради спортивного интереса. Истерзанные, обкусанные до крови кончики пальцев слишком явственно напоминают мне о том, сколь непрочны швы, скрепляющие наши тела.
– Если к тебе вломится маньяк, – спросила я посреди очередной серии «Закон и порядок», – чем ты собираешься выцарапывать ему глаза? Своими культяпками?
– Надо бы купить ружье. – Не успела она договорить, как голубые глаза тревожно сверкнули, но было поздно: слова вылетели прежде, чем она спохватилась. – Прости, – смущенно извинилась она.
– Не извиняйся. – Я взяла пульт от телевизора и прибавила громкость. – Не стоит отказываться от сарказма ради «Пятерки».
– Ани, это голое платье! – жалобно прохныкала Нелл, однако она залюбовалась на отражение своей открытой спины в зеркале и на то, как незаметен переход между платьем и ее собственной гладкой кожей на пояснице, как раз над драгоценной попкой, оцененной в неназванную сумму, так что невозможно было определить, где заканчивалось платье и начиналась Нелл.
– И мне придется стоять с ней рядом? – Мони отдернула занавеску примерочной. Она навеки обречена подлизываться к Нелл. Дурочка не понимает: Нелл не нужно, чтоб ей лизали задницу.
– Тебе очень идет этот цвет, Мони, – пропела я, когда Нелл пропустила лесть мимо ушей. Я никогда не устану тыкать Мони носом в то, что лучшая подруга Нелл – я, итальяшка без роду и племени, а не она, принцесса из зажиточного Коннектикута.
– Я же не смогу надеть бюстгальтер, – заныла Мони.
К ней тут же подбежала Браслет-от-Картье – обвисшая грудь не сорвет продажу! – и принялась возиться с мягким лифом.
– Его можно драпировать как угодно, видите? Подходит для любой фигуры.
В конце концов она соорудила вокруг дряблых сисек Мони нечто вроде повязки для сломанной руки. Мони приподняла края платья, разглядывая себя в зеркало. С каждым ее движением мягкие складки над грудью колыхались, как будто где-то глубоко под ними разорвался подводный снаряд.
– Думаете, остальным девочкам будет к лицу? – не сдавалась Мони. Остальные не смогли прийти и великодушно согласились, чтобы модель платья выбирали Нелл и Мони. Из девяти шаферов Люка трое были холостяками, включая Гаррета, который, разговаривая с девушками, имел обыкновение обнимать их за талию, не снимая при этом солнцезащитных очков с темными стеклами. Ни одна из подружек не собиралась рисковать приглашением на свадьбу, рисковать Гарретом из-за какого-то платья.
– Мне нравится, – равнодушно бросила Нелл. Этого было достаточно.
– Ну, в нем определенно что-то есть, – тут же согласилась Мони, хмуро осматривая себя со всех сторон.
Я опустила глаза на экран телефона, моментально забыв о преждевременных морщинах на шее, когда увидела помеченное красным флажком сообщение с заголовком «ДРЗ ПТРХ ГРФК СЪЕМОК», и у меня свело живот, пустой, за исключением ложки арахисового масла.
– Черт возьми. – Я открыла сообщение.
– Что там? – Нелл поддернула подол платья выше колена и присматривалась к новой длине.
– Съемки переносят на начало сентября, – простонала я.
– А по старому графику?
– В конце сентября.
– Так в чем проблема? – Нелл наморщила бы лоб, если бы не инъекции ботокса («Это для профилактики», – оправдываясь, заявляла она).
– Проблема в том, что я жру как свинья. Мне придется голодать, если я хочу прийти в форму до четвертого сентября.
– Ани, – сказала Нелл, уперев руки в бедра объемом восемьдесят сантиметров, – перестань. Ты сейчас и так худышка.
Нелл наложила бы на себя руки, если бы была такой «худышкой», как я.
– Тебе нужно сесть на диету Дюкана, – встряла Мони. – Моя сестра пробовала. Как раз перед свадьбой. – Мони щелкнула пальцами. – Четыре килограмма за три недели. При том, что она уже носила тридцать четвертый размер.
– О, Кейт Миддлтон тоже сидела на этой диете, – поддакнула Браслет-от-Картье, и мы почтительно замолчали. Надо отдать Кейт должное – в день свадьбы у нее был исключительно голодный вид.
– Идемте обедать, – вздохнула я.
От этих разговоров мне захотелось совершить ночной набег на холодильник, под завязку набитый едой. Вечерами, когда Люк развлекал клиентов, я набирала в магазине два пакета отборной «неполезной» еды, приносила домой, в два счета уминала, а улики выбрасывала в мусоропровод, заметая следы преступления. Наевшись до отвала, я смотрела порноролики, где женщин заставляли лаять по-собачьи. Меня сотрясали оргазмы, и я без сил валилась в кровать, снова и снова убеждая себя, что никогда бы не вышла замуж за того, кто способен обращаться со мной подобным образом.
Мы сделали заказ, и Мони удалилась в туалет.
– Как тебе платья? – Нелл тряхнула головой, и ее светлые волосы, свернутые в узел, рассыпались по плечам. Бармен смотрел на нее во все глаза.
– Бледно-розовый тебе очень идет, – сказала я. – Вот только соски торчат.
– Что скажут мистер и миссис Харрисон? – притворно вознегодовала Нелл, схватившись за сердце, ни дать ни взять – скандализованная викторианская матрона, затянутая в корсет. Ее до смерти забавляют мои будущие свекры, их обманчиво-скромный дом в округе Уэстчестер, их летний дом на Нантакете, галстук-бабочка мистера Харрисона и бархатный обруч на аккуратно подстриженных седых волосах миссис Харрисон. Я бы не стала их винить, если бы они воротили от меня свои узкие нордические носы. Однако миссис Харрисон всегда хотела дочку, и я по сей день не могу поверить, что она готова довольствоваться кем-то вроде меня.
– Не уверена, что миссис Харрисон хоть раз видела свои собственные соски, – ответила я. – Ты преподашь ей урок анатомии.
Нелл поднесла к левому глазу воображаемый монокль, сощурилась и прошамкала дрожащим голосом:
– Так значит, это и есть ареолы, дорогая?
Этот затертый штамп не имел ничего общего с подлинной миссис Харрисон. Я представила себе выражение лица моей будущей свекрови, услышь она, как мы над ней зубоскалим. Она отнюдь не рассвирепела бы – о нет, миссис Харрисон никогда не выходит из себя. Она бы только изогнула бровь, чего не в силах сделать Нелл (из-за ботокса), и из ее приоткрытых губ вырвался бы лишь негромкий возглас удивления.
Она проявляла чудеса терпения, когда мама впервые приехала к ним и бродила по изысканно обставленным комнатам, переворачивая подсвечники и прочую дребедень, чтобы выяснить, где это покупалось. («Скалли Энд Скалли»? Это где, в Нью-Йорке?») А самое главное, что мистер и миссис Харрисон взяли на себя шестьдесят процентов всех расходов на организацию свадьбы. Тридцать процентов всей суммы оплачивали мы с Люком (то есть Люк), а остальные десять процентов – мои родители, невзирая на мои протесты и тот факт, что ни один из их чеков не прошел проверку. Харрисоны, как основные спонсоры, имели полное право наложить запрет на выбранную мной ультрасовременную музыкальную группу и навязать мне своих гостей почтенного возраста, значительно сократив количество вызывающе разодетых девиц в списке приглашенных. Однако миссис Харрисон лишь всплескивала руками, не знакомыми с маникюром, со словами: «Ани, это твоя свадьба, делай, как считаешь нужным». Когда со мной впервые связались из киносъемочной группы, я отправилась к ней за советом. У меня свело горло от страха, словно я всухую проглотила огромную таблетку. Глухим от стыда голосом я рассказала, что киношники намереваются докопаться до причин трагедии, происшедшей в Брэдли, хотят рассказать, как все было на самом деле, извлечь на свет то, что четырнадцать лет назад упустили журналисты. Если я откажусь, будет хуже, рассуждала я, потому что тогда меня нарисуют такой, как им вздумается, а если я смогу говорить за себя…
