Тем более было бы о чем грустить.
Пусть немчик наврал. Пускай поганый очкарик лукавил, хитрил, притворялся. Мне-то что от ледяных губ и спящего члена Дитриха? Только плюс. Да за счастье надо считать такое равнодушие. А иначе бы что? Объясняла причины активного использования динамо-машины. Если бы смогла, если бы успела. Мужчины вообще часто все понимают очень и очень плохо. А уж в возбужденном состоянии – не знаю, каким надо быть величайшим педагогом, чтобы донести самую простую мысль…
Думай о хорошем.
Мысли позитивно!
Кому сказала, улыбайся!
В моей жизни – полный комплект, все ингредиенты женского счастья. Ленька – мой лучший друг, телепат, генератор тепла и радости. Наверное, у всех на работе бывает: достанут так, что больше терпеть, кажется, невозможно. И у меня такое случается. Я еще только собираюсь живописать мужу все ужасы изрезанных трупов, глупых следователей или нечестной экспертизы, которую из меня выдавливает начальство, – а он уже достает из-за спины огромную красную розу на длинном колючем стебле, или пакет моего любимого молока, или новый детектив Марии Брикер. Не знаю, как милый фокусник всегда угадывает, что я в «бурчащем» настроении! После приятного сюрприза мимолетное недовольство исчезает без следа, решение проблем находится, и весь вечер я то и дело расплываюсь в улыбке.
Муж – потрясающий любовник, чувственный, свободный. Волнуюсь от его губ, люблю его тело. Наша спальня – это как дверь в другой мир, иное измерение, фейерверк ощущений и эмоций.
Ну и главное, наверное. Он настолько легкий в общении человек, что жизнь рядом с ним, вне зависимости от того, что происходит, похожа на вечный праздник. Мой Ленька – парк, в котором никогда не заканчиваются ни свет, ни радость, ни развлечения, ни аттракционы. Все для меня: сладкая вата, попкорн, тир, американские горки. Не знаю почему, но мне нужен этот быстро меняющийся калейдоскоп. Щелк – одна картинка, щелк – уже другая. Ага, похоже, точно шило в заднице. Лене вряд ли так же комфортно в этом калейдоскопе, как мне. Муж по характеру другой, но он меняется для меня, подстраивается под меня. Рядом с ним любые проблемы – как облачка, ненадолго и неплотно закрывающие солнце. Поэтому можно себе позволить не бояться туч: совсем не страшно, солнце ведь видно, и его тепло проникает через облако, а муж всегда спасет, утешит, выручит…
Наш супружеский стаж уже исчисляется пыльными замшелыми веками, однако я редко об этом вспоминаю. Только когда сын с невесткой поздравляют с очередной годовщиной семейной жизни и внучка интересуется, сколько лет мы живем вместе. И мне становится страшно. Вот тогда я начинаю ощущать ускользающий между пальцами песок времени. Жизнь мчится так стремительно, сын вырос, я давно стала бабушкой. Однако как мгновенно все пронеслось, будто бы вчера все было: первое свидание, наша первая тесная квартирка, безмятежная улыбка сына еще беззубыми деснами. И пусть мое лицо и тело старательно хранят эту тайну, от себя не утаишь лихорадочно-равнодушную гонку времени. Досадно. Обидно. Но потом я вижу сияющие глаза мужа – они не меняются, в них плещется все то же теплое море любви, ко мне, к миру, окружающим людям. И я понимаю, что все в моей жизни происходит очень правильно и верно. И что надо благодарить Бога за то огромное богатство, которое он с неимоверной щедростью послал мне в дар. А время снова исчезает из моего сознания – до какой-нибудь очередной болезненной годовщины.
Вот только этот проклятый атавизм – женское самолюбие. Рефлекс сильнее меня. «Меня отвергли! Попросту использовали! Меня никто не хочет! Я начинаю стареть, вянуть и портиться!» – звенят его истеричные выкрики. Этот гад заставил меня надеть соблазнительное платье, выгнал в бар, и вот я провожу вечер за негламурным стаканом молока, дразня своим видом достопочтенных бюргеров.
Господи, да какая ерунда это все – равнодушие Дитриха, его роман с Таней, мои каблуки и красное платье!
Жизнь прекрасна.
Все, что ни делается, к лучшему.
А теперь мне надо срочно переодеться в неприметные светлые льняные брючки и целомудренную маечку. Иначе меня растерзают и изнасилуют здесь же, в полумраке, под нежный шепот клавиш белого стенвеевского рояля. Меньше всего мне нужны такие страсти!
Все-все, убегаю. Не очень быстро – шпильки любят и требуют неспешного дефиле.
Коридоры, витрины магазинов (здесь они открываются ближе к ночи, а днем висит табличка «closed»). Слева, справа, голоса, одно и то же, вот попугаи: «Заходи, скидки, распродажи, только для тебя, красивым женщинам подарок». Невероятно: у турков уже нет акцента. В Москве какая-нибудь кавказская теточка возле метро зазывает к своим трусам-колготкам куда менее грамотно. Правду говорят: Турция – преимущественно российский курорт.
Останавливаюсь…
Телефон, эсэмэс.
Сыночек, чтоб тебя, лишил мать такого веского предлога сгонять в интернет-кафе! Не мог мейл прислать, муля моя!
Ага, вот что он пишет: «Таня Липкина – бездарность. Выгнали при первом удобном случае. Таких „блондинок“ в стрингеры не берут. Как погода? У нас холодно, папа и собаки – нормально».
Благодарю сына, смотрю в окно, чтобы закончить эсэмэску, – какая же здесь погода? – и сердце замирает от восхищения.
Погода… Ах, какая романтичная здесь погода! Потрясающая ночь, оказывается! Роскошная, теплая, едва слышно шелестящая морскими волнами.
Бар старательно морозил мощный кондиционер, поэтому я так и не могла оценить всю ночную нежность. Теперь же, в коридоре, тепло затекает через открытые окна – прекрасное, ненавязчивое, с едва различимой ноткой соленой свежести.
И почему я не на улице? До корпуса, где находится мой номер, вполне можно прогуляться по пальмовой аллее, а не идти по галерее, соединяющей все здания отельного комплекса! Кстати, отличная идея! Как я люблю такие ночи – не зябкие, но и не душные…
Значит, сыночек все разузнал. Наша Таня горько плачет. Безработная, не особо востребованная, не подрабатывающая внештатником. В общем, что и требовалось доказать – второй раз девочка на экскурсию ломанулась для того, чтобы с любовником встретиться. Мужу, должно быть, лапши навешала – и вперед, в Эфес, украдкой миловаться-ругаться с рыжеволосым бюргером. Да, я теперь точно начинаю припоминать: на древних развалинах был такой момент, когда сладкий российско-бюргерский твикс куда-то исчезал. Целовались, наверное, укрывшись за стенами публичного дома. Ну и бог с ними – меня все это совершенно не касается. Зачем мне по поводу чужой личной жизни париться. Лучше займусь своей собственной. Позвоню Лене, спрошу, как поживает моя любимая костяная ножка, а еще…
Увы, я не могу передать ему ни этого ночного тепла, ни яркого сияния подсвеченного бирюзового бассейна, ни сладко-горького аромата крупных фиолетовых цветов, которых тут повсюду целые заросли.
Но все-таки кое-что из прелестей этой ночи получится оценить и в Москве. Я буду с мужем говорить под шум бьющихся о берег волн. Ленька помнит: мы любили слушать шипящий плеск, обнимались, смотрели на лунный мостик, переброшенный через море…
