– Мы женаты – значит, на людях будем появляться вместе. А сейчас я займу одну из гостевых спален в конце коридора. Патрисии скажу, что ты приболела.
Он направился к двери.
– Кроме как на светских приемах, я не хотел бы есть с тобой за одним столом. Думаю, нам нужно держаться друг от друга подальше…
– Ты имеешь в виду, что это нужно тебе, -перебила его Рейчел. Больше она не могла смиренно стоять и позволять добивать себя. – Мне это ни к чему. Я не хочу держаться от тебя подальше.
– Тебе надо было думать об этом раньше.
Она была не в силах вынести подобного обращения с собой. Особенно теперь, после прекрасной свадьбы, после волшебного медового месяца… Ведь Рейчел уже знала, каково это -быть любимой и желанной.
Она медленно приблизилась, обвила мужа руками, прижалась к его груди.
– Пожалуйста, Жоан, прошу тебя – не злись на меня!
Он не шелохнулся, словно Рейчел обняла статую. Мышцы его как будто одеревенели, суровое выражение лица не изменилось.
– Я не хочу тебя видеть, Рейчи. Прости.
– Нет, это ты прости меня!
Жоан высвободился из ее объятий, отступил.
– Я устал. Я не в духе. Я больше не желаю с тобой ни о чем разговаривать. Извини, но наши отношения теперь изменились, и может быть, это к лучшему.
Она едва не разрыдалась.
– Тогда нам следует развестись.
– Нет, это было бы неразумно.
Неразумно. Ах да, конечно, Жоан все свои поступки совершает по зрелому размышлению и никогда не меняет решений. Никогда не живет по сердцу.
– И что же мы скажем моим родителям?
– Тут нечего говорить. Мы женаты. Мы у себя дома. А медовый месяц… – Жоан чуть помедлил, прежде чем сказать самую убийственную фразу. – Медовый месяц кончился.
Да, это правда, с тоской подумала Рейчел, ложась одна в двуспальную кровать. Медовый месяц кончился…
***
Следующую неделю они ночевали в разных спальнях. Несколько раз, проходя мимо комнаты мужа, Рейчел видела свет под дверью, слышала шаги Жоана. Но войти и заговорить с ним не решалась.
Ели они тоже раздельно. Стоило ей войти в комнату, где находился Жоан, как он тут же выходил. Он отворачивался при виде нее, шарахался, как если бы она была прокаженной.
Рейчел снова работала у Лидфордов, радуясь возможности хоть ненадолго уехать из дома. Подумать о чем-нибудь, кроме Жоана и собственного ужасного брака. Работа помогала ей забыть о хаосе, царящем в ее душе, – но не до конца. Когда наступила следующая неделя их с Жоаном ссоры, гнев Рейчел превратился в тихую грусть, подтачивающую ее изнутри.
Патрисия ничего не замечала или делала вид, что ничего особенного не происходит. Она по-прежнему заботилась о Рейчел, приносила ее любимые блюда и свежие фрукты. Но молодая женщина ела через силу, только ради ребенка. Началась третья неделя, а Жоан продолжал упорно избегать ее. Как-то раз Рейчел столкнулась с ним, когда поднималась по лестнице, уткнувшись в газету, – она попросту налетела на мужа. Жоан удержал ее за локти, чтобы она не упала.
– Жоан! – воскликнула Рейчел удивленно, с мгновенно вспыхнувшей надеждой.
Сила его рук была такой знакомой, от него так прекрасно пахло одеколоном, ее любимым – лимон и сандаловое дерево… Но муж тут же отшатнулся от нее, отступил на шаг. Он посмотрел на Рейчи, будто на незнакомку. В глазах его был только холод.
– Ты… как? – спросила она беспомощно, не зная, что еще сказать.
– Нормально. А ты?
– Я… тоже.
Жоан кивнул.
– Ты была у врача? Что-то неважно выглядишь.
– Я собиралась к нему завтра.
– Я должен тебя отвезти… – начал он, но сам себя перебил: – Но не обещаю. У меня назначена… деловая встреча.
Рейчел сразу поняла, что муж лжет. Не было у него назначено никакой встречи. Просто он не хотел ничего для нее делать.
Она заставила себя изобразить подобие улыбки.
– Ничего, со мной поедет мама, – ответила Рейчел ложью на ложь.
Хотя, может быть, мама и в самом деле согласится с ней поехать. Можно ее попросить… Раз больше некого.
– Хорошо. Я рад, что ты будешь не одна.
С этими словами Жоан развернулся и ушел так быстро, как будто она его очень сильно задержала.
Рейчел смотрела ему вслед, и слезы туманили ей взгляд. Во рту было горько, горло сдавила судорога. Жоан явно не собирался ее прощать…
Следующий месяц не сулил ничего хорошего. Одна радость – ребенок развивался нормально, правда, от этого у Рейчел появились боли в спине, когда она подолгу сидела или стояла.
Чтобы как-то компенсировать долгие часы работы у Лидфордов, Рейчел записалась на предродовые курсы в медицинском центре неподалеку от дома. Но даже когда на занятиях инструктор требовала забыть обо всем, кроме правильного дыхания, она не могла полностью сосредоточиться.
Перед глазами стоял муж, их медовый месяц на райски прекрасном острове, его чувственные, горячие ласки. Жоан был одновременно нежным и страстным любовником, он научил ее наслаждаться, чувствовать себя желанной и прекрасной… Он обращался с ней так, будто она была хрупким сокровищем.
В его объятиях она чувствовала себя… любимой.
***
День проходил за днем, а Жоан оставался все таким же далеким. Будто бы почувствовав неладное, родители Рейчел перестали к ним заезжать. Наверное, ждали, когда дочь разберется в собственных чувствах, в результате чего она ощущала себя еще более одинокой. Когда Рейчел стало совсем уж невмоготу, она набрала номер родительского телефона.
Дорис обрадовалась, услышав, что дочь собралась к ним в гости…
Солнечные лучи ярко освещали белый фермерский дом, перед входом цвели поздние розы. Листья кленов уже начали краснеть, липы светились золотом.
Дома. Вот я и дома! – обрадовалась Рейчел. И впервые со времени смерти Теренса она почувствовала, что здесь ее любят и ждут, здесь она всегда желанна. Ни боли, ни раскаяния, ни вины – только тепло.
Может быть, они с Жоаном никогда не сойдутся вновь – но их брак помог ей вновь обрести дом.
Мама приготовила для Рейчел ее любимую еду – картофельное пюре, морковный салат и бифштекс. В знакомом очаге приветливо горел огонь, а родители с дочерью сидели за столом, как в старые добрые времена, и играли в карты. Беседа текла неспешно, не касаясь никаких больных вопросов. Они поговорили о ребенке, о здоровье Рейчи, о работе и предродовых курсах. О Жоане не было сказано ни слова.
Потом Рейчел в кухне вытирала посуду. Она уже заканчивала, когда вошел отец. Он отвел дочь в уголок, лоб его прорезали морщинки озабоченности.
