На миг все стихло, словно у времени не было сил двигаться дальше. Но в этой войне всегда находился некто неугомонный, чаще всего тот, кто все это затеял, действовавший тихой сапой, однако обладавший железной хваткой. И потому ты неотвратимо будешь приближаться к намеченной не тобой цели. Вот и наши катера-баржи продолжали плыть.
Проверить, туда ли вообще мы плывем, можно было только в моменты вспышек на берегу – от разрывов наших ракет и снарядов, но летчики действовали методически, поэтому мы продвигались довольно-таки уверенно. До берега оставалось ярдов двести, когда вражеские батареи разразились ответным шквалом огня. Все вокруг присели и сгорбились, вжимаясь в стальное днище. Обхватили каску обеими руками, будто это могло спасти. Железные борта гудели и дрожали от взрывов немецких снарядов, падавших в воду. Когда наше транспортное средство ударилось о песок, мы по инерции врезались друг в друга, кто совсем упал, кого качнуло, кто непроизвольно вскочил на ноги. Носовую часть катера захлестнуло волной, и она ушла под воду. Я знал, что не все ребята умеют плавать, и очень важно было убедиться, что глубина по грудь, не больше. Некоторые катера врезались в песчаную отмель довольно далеко от берега, и ясно было, что не умевшие плавать обречены. Я все-таки сообразил, что нужно скомандовать: «Оружие не мочить!», и только потом выпрыгнул за борт. В таком холодном море я никогда не оказывался. Амуниция была тяжелой, а песок под ногами рыхлым, и я провалился по самые подмышки. На секунду почему-то вспомнился Бексхилл-он-Си, славный курортный городок из детства, вкус соленой воды… Зарычав от обжигающего холода, я стал выбираться на мелководье, где покачивались тела двух убитых парней, волны крутили их, то играючи подталкивая друг к другу, то снова раскидывая в стороны.
Мы долго шли по белой прибрежной полосе сквозь береговые минные заграждения, в кучу собрались уже потом, около полуразрушенного здания у дороги. Все мокрые насквозь, все трясутся, но счастливые, оттого что пронесло, уцелели. Кто-то даже хохмил: давненько мы не плавали брассом, вот и нахлебались. «Черт возьми, в Бридлингтоне водичка была теплее», – добавил Холл.
Сверху уже шпарили немецкие бомбардировщики, а со стороны Рима – зенитные установки, но пехтуры видно не было. Повадки противника мы давно изучили и догадывались, что немцы просто ждут наилучшего момента для атаки. И боялись засады, дико боялись. Слишком много солдат столпилось на единственной шоссейной дороге, попробуй тут отыщи свой отряд. Наконец, мне удалось собрать тех, кто был под моим началом; вооружившись фонариками и компасами, мы двинулись наискосок по полям, к реке Молетта. Со мной был третий взвод, Спичка Суонн приказал нам вести людей к месту первой дислокации, но до этого чертова дома надо было еще топать и топать. Все командиры рот в этом одинаковы: им бы сразу послать своего зама и его лучших ребят куда подальше. Главное, продемонстрировать боевую прыть и начальственный гонор. Не самому же идти. Рядовой Холл лучше всех читал карту, поэтому я поставил вперед его и сержанта Уоррена, а следом за ними шли шесть самых опытных и выносливых парней, которым я полностью доверял.
В ощетинившихся жнивьем полях горели дома, под нашими подошвами трещал лед на лужах. Каждый сарай, каждый амбар, каждый стог сена мы тщательно обшаривали: вдруг засада. Шли осторожно, с винтовками наперевес. Ребятам я ничего не сказал, но про себя подумал, что нам все-таки удалось застигнуть противника врасплох. Чтобы сориентироваться, я глянул влево, в сторону моря. В бухте горел наш корабль, кажется, фрегат. Сердце, дрогнув, заныло. Видеть это было даже больнее, чем живую горящую плоть.
Зайдя в густой ельник, мы еще сбавили темп. Когда большая часть маршрута была позади, темнота начала отступать, пятна света испещрили ржавые полосы болот. Мои ботинки, полные морской воды, постепенно просыхали. Пробираться по пересеченной местности сквозь мокрые заросли нам было не привыкать, здорово ныли плечи и шея, тем не менее ноги почти не устали.
Я позвал Холла и Уоррена, держать совет. В бинокль уже можно разглядеть конечную точку нашего пути: двухэтажный сельский дом ярко-синего цвета. Такие сотнями строили в ту пору, когда Муссолини рьяно осушал болота, мечтая реанимировать итальянское сельское хозяйство. Мы снова сверились с картой, чтобы убедиться: дом тот самый.
В сотне ярдов от дома мы несколько раз стрельнули из миномета по передовой линии, это был отвлекающий маневр. Я приказал Биллу Шентону и шестерке парней разведать, что за домом. Минут через пять взлетела сигнальная ракета, это был знак, что там все чисто. В доме жила семья из десяти человек, три поколения. Парни выстроили их всех в шеренгу в гостиной вместе с четырьмя захваченными немцами.
Я приказал рядовому Холлу подняться вместе со мной наверх, где имелся небольшой сеновал, там дрыхли еще двое немцев. Холл потыкал в них прикладом, чтоб проснулись, и мы вдвоем вытолкали их из сена. Ужас был написан на физиономиях пленных, пока мы, светя перед собой свечкой, вели их по коридору, но когда спустились вниз, сквозь гримасу ужаса проступило спокойствие и даже тайное облегчение. Я приказал капралу Парфитту, надежному парню родом из Дарема, и еще двум ребятам из нашего взвода доставить немцев на базу. Жуткое дело, тащиться назад по всем этим болотным кочкам и чащобам. Зато я избавил их от рытья окопов, чем предстояло заняться всем остальным. Я смотрел на заспанных пленных, для которых война уже кончилась, и чувствовал, что дико им завидую.
Билл Шентон выбивал стекла из окон, он же организовал парней, чтобы наполняли мешки песком. Женщины рыдали в голос, видя, как крушат их дом. На своем ломаном итальянском я просил их успокоиться и приготовить что-нибудь поесть, мы очень голодные.
– Piano, piano, per favore… Inglesi molto gentili… Tutto bene, no lacrima… Mangare… Pasta, formaggio, zuppa… presto, presto
[23]. Hy, скорее же, скорее! Domani, voi…
[24] – Я улыбнулся и махнул рукой в сторону порта: завтра их туда доставят. Все хорошо. – Tutto bene per voi.
Женщина лет тридцати восьми, видимо, хозяйка дома, что-то поняла и с обреченным видом направилась в кухню. Тем временем связисты уже поднялись со своей радиоаппаратурой на второй этаж, чтобы обустроить пункт наблюдения в помещении, из которого мы с Холлом изъяли прилегших соснуть немцев.
Примерно в десять часов явился «Спичка» Суонн, которому осточертело отлавливать гребаных дезертиров в этих гребаных фермерских домах, совсем замаялся. Вид у Спички действительно был усталый, крупное бледное лицо осунулось, но я был рад передать ему командование точкой, которую успели прозвать «дортуаром» в честь бывших ее обитателей.
Вечером того же дня удалось выйти на связь с Ричардом Варианом, который до сих пор был в порту. Он сказал Суонну, что высадка действительно получилась внезапной, почти внезапной. Все четыре наши роты заняли отведенные им позиции, потери минимальные, правда, есть и утонувшие, несколько человек. Второй эшелон уже в пределах реальной досягаемости, и через несколько часов мы получим свои пайки.
