И был день, и было утро.
У Кармазина кончились деньги. Разумеется, стоило ему лишь заикнуться… Но не хотел он связывать себя обязательствами перед кем-нибудь. Не любил поэтому брать в долг, а еще сильнее – возвращать долги. Стало быть, нужно было устраиваться на работу.
Он обошел все близлежащие доски объявлений и присмотрел себе с полдюжины вполне приемлемых местечек. Основным критерием отбора была минимальная занятость при максимальном доходе. Разумеется, воззвания типа «Требуется замминистра» или «Приглашаем председателя Думского комитета» начисто отсутствовали. На самые лакомые синекуры объявления традиционно не давались, поэтому приходилось довольствоваться чем-то вроде электрика в детском саду, дворника или, паче чаяния, страхового агента. Престижность для Кармазина значения не имела. Он давно уже махнул рукой на свое высшее экономическое.
Кармазин даже посетил одно из учреждений, переговорил с заведующей.
– Как, вы сказали, ваша фамилия? – переспросила та. – У вас нет родственника среди писателей?
Кармазин понял: тоже читала. Но как, каким внепространственным способом его роман, словно рубль, обрел повсеместное хождение?! Это оставалось загадкой. Во всяком случае, Кармазин от родства с самим собой открестился и был приглашен назавтра со всеми документами для полного трудоустройства.
Вечером он сидел перед ненавистным ему телевизором, пялился на экран, с которого молодые люди, похожие на оборванцев, не то пели, не то бранились на непонятном жаргоне, и ничего этого не слышал. Под звуки электронной музыки в нем шла кропотливая работа. Возводился очередной пролет его личного, Кармазинского хрустального замка.
Зажужжал телефон.
Кармазин взял трубку.
– Слушаю, – сказал он с раздражением. – Да слушаю же. Говорите, вас не слышно!
Он подул в трубку, выждал и швырнул ее на рычаги.
Сигнал тотчас повторился.
– Кармазин? – спросили его глубоким бархатным голосом.
– Ну!
– Михаил Вадимович?
– Допустим!
– Cкажите, вы никуда сейчас не намерены отбыть?
– Куда ж я в такую пору… – начал удивляться Кармазин.
– И замечательно. Оставайтесь дома.
– А какого, собственно, рожна… – возмутился было Кармазин, но в трубке запищало.
– Моду взяли, – проворчал он по инерции. – Указывать будут, где мне быть! Захочу – и уйду куда угодно…
Как бы отвечая на его строптивые намерения, за окном разверзлись хляби, в стекло плеснула вода, подоконник задрожал и заскрипел под напором дождевых струй в палец толщиной каждая. Потом врезал град. Окатанные куски льда, похожие на леденцы для великана, колотили куда ни попадя с отчаянной силой. Идти было некуда. Вообще покидать теплую квартиру в такой дурной вечер казалось безумием. Кармазин побухтел для приличия еще немного и снова обратился к телевизору. «Сейчас в нашей программе прямой репортаж с третьего, заключительного тура Седьмого областного конкурса молодых артистов стриптиза, – доверительно сообщил ему диктор. – По окончании – продолжение сериала «Косяк с плутонием», затем областные новости и ночной канал».
Позвонили в дверь.
Пролет и часть резной колоннады хрустального замка остались незавершенными.
– Да мать же вашу, – сказал Кармазин разочарованно и пошел отпирать.
На лестничной площадке стояли трое, совершенно мокрые. Двоих Кармазин никогда прежде не встречал. Первый, что называется – матерый, плотного телосложения, с пузцом, упакованный в черное кожаное пальто, с которого стекали ручьи, увенчанный черной же широкополой шляпой, при виде Кармазина эту шляпу снял и стряхнул с нее бусины града. Второй, с лицом аскета-схимника, в рыжей неровной бороде и рыжем же, в расползшихся пятнах сырости, плаще, маячил чуть позади, утолкав руки в карманы, и с плохо скрываемой неприязнью сверлил Кармазина безумным взглядом больших желтых глаз. Третьей была та самая изможденная девушка-редактор. На сей раз она была облачена в бесформенное и бесцветное пальтецо, также предельно мокрое.
– Позволите войти? – предупредительно спросил первый, и Кармазин узнал голос, уведомлявший его о нежелательности выхода из дому.
– Пожалуйста, – сказал он, отступая.
Cырая компания втиснулась в прихожую.
– Раздеваться, полагаю, не станем? – спросил рыжий. – Вроде бы ни к чему? Чего тут тянуть…
– Нет, надо, надо, – покачал головой плотный. – Что же мы, как звери…
Редакторша укоризненно молчала. Кармазин упятился в комнату, потому что непонятно отчего испытал озноб от одной мысли, что случайные брызги с одежд этих людей запятнают и его. Незнакомцы между тем разделись и даже разулись.
– Вот здесь тапочки, – потерянно сказал Кармазин.
– Не извольте беспокоиться, у вас тепло, – бархатисто промолвил плотный.
– Ну хотя бы вы наденьте, – обратился Кармазин к редакторше.
Та отрицательно мотнула головой и почему-то отвернулась.
– Можно я закурю? – сипло спросила она.
– Не надо бы, можно наследить, – с сомнением сказал рыжий.
– Ничего, мы потом приберем, – заверил плотный.
– Да вы пройдите, – пригласил Кармазин.
– Благодарствуйте, мы уже прошли, – прогудел плотный.
Он не прошел, а прошествовал в дальний угол комнаты и с довольным урчанием воссел в кресло под торшером. Девушка очень неловко и скованно пристроилась на краешке стула и как-то замысловато переплела ноги. Рыжий привалился к стене, внимательно, не по-хорошему заинтересованно озирая интерьеры Кармазинской квартирки.
– Там что, кухня? – спросил он отрывисто.
– Туалет, – сказал Кармазин. – Кухня рядом.
– Лоджия? Балкон?
– Балкон.
– Ладненько, – удовлетворился рыжий и замолчал.
– Cтало быть, здесь вы и обретаетесь, – неопределенно сказал плотный. – Один?
– Один.
– Cемья где? На даче?
– Нет. Я вообще один.
– В разводе, – вставил рыжий. – Литераторы без разводов не бывают.
– Вы что, наводили обо мне справки?..
– Разумеется.
– Гм, – вмешался плотный. – Cтало быть, в этой скромной обители и рождаются шедевры.
– Ну уж и шедевры, – хмыкнул Кармазин, хотя ему было приятно слышать это.
– Шедевры, шедевры, – пророкотал плотный. – Чего там скромничать… Вот ведь парадокс: иному дано от бога и власти все, что он пожелает. И жилье, и благополучие, и деньги. И женщины его любят! А он бесплоден, как мул. То есть, конечно, что-то он там рожает, но все большей частью ублюдков, не при даме будь сказано. А тут и квартирой-то по совести не назвать, так – халупа. Жена бросила. Общественное положение нулевое. Денег нет. И не будет, по всей видимости… И вот поди ж ты – шедевры ваяет! М-да, парадокс.
