– Все, что мы делаем, – ответил Фредди, – находится в рамках закона.
– Но закон может измениться.
– С чего вдруг?
– С того, что людям это надоело.
– По-вашему, грядет революция, а? Так называемый народ готовится сооружать баррикады и смахивает пыль с гильотин? Я так не думаю. Выдайте им вдоволь полуфабрикатов и телепередач про то, как в джунглях унижают знаменитостей, и они даже не привстанут с диванов. Нет, этот закон в обозримом будущем не изменят. Между прочим, на днях я был на приеме в номере 11
[24], где имел продолжительную беседу с канцлером, и у него совершенно… иные приоритеты, доложу я вам.
– И конечно, вы с ним хорошо знакомы, да?
– Семейные связи. Наши отцы вместе учились в начальной школе.
Рэйчел возвела глаза к потолку:
– О господи, похоже, эта страна ничуть не изменилась за последнюю сотню лет.
– А все потому, что система функционирует идеально.
– Никто не мешает богатым быть богатыми, – сказала Рэйчел, – просто им надо бы научиться умерять свои запросы.
Фредди рассмеялся.
– Нет, ну зачем им подвальное помещение в одиннадцать этажей? Зачем вывозить меня в Швейцарию, когда мы могли бы спокойно сделать домашнее задание дома вечером?
– Что, кроме много чего прочего, мне нравится в вас, Рэйчел, – ответил Фредди, – так это ваша скромность. Вряд ли вы понимаете, каким ценным активом являетесь для этой семьи. Мадиана вызвонила вас в Лозанну, чтобы продемонстрировать Паскалю – одному из самых состоятельных людей в Швейцарии и большому снобу в придачу, – что у ее дочерей имеется личный преподаватель, которого можно вызывать в любой момент нажатием кнопки. Слышали бы вы ее за обедом – она только о вас и говорила. «Да-а, она изучала латынь в Оксфордском университете. Естественно, закончила с отличным дипломом».
– В Оксфорде нет факультета латыни, – возразила Рэйчел. – Я училась на факультете английского языка. И диплом у меня не первой степени, а второй.
– Я же говорю, вы молодец, – похвалил Фредди. – Меня и вторая степень будь здоров как впечатляет. Давайте выпьем за это, я закажу вам шампанского.
Но Рэйчел не желала сворачивать разговор:
– У беднейшей половины мира столько же денег, сколько у восьмидесяти пяти самых богатых людей. Вы знаете об этом?
– Разумеется, да. – В голосе Фредди слышалось раздражение. – Это было во всех газетах. Бессмысленная статистика.
– Бессмысленная? Разве она не заставляет задуматься?
– Я и задумываюсь – о том, что беднейшей половине мира пора бы наконец взяться за ум.
– Правда? – Рэйчел искала на его лице признаки иронии, ей не хотелось верить, что он говорит всерьез. Но пришлось поверить. – Мне никогда вас не понять, как и людей вашего круга. Что… доставляет вам радость, например? Для чего вы живете?
– Я скажу вам, что меня заводит, – ответил Фредди, хотя спрашивали его не совсем об этом. – Наивные политические речи, исходящие из юных нежных уст. Я нахожу это невероятно возбуждающим. Сильнее меня способны возбудить только те же речи, но с йоркширским акцентом. – Он огляделся и показал глазами на туалет в конце салона: – Вперед, это наш шанс вступить в клуб высотников. На частном самолете! Когда еще вам представится такая возможность?
Рэйчел напомнила ему, что на борту дети, а чтобы Фредди не возобновил приставания, до конца полета она просидела рядом с девочками.
* * *
«Мерседес» ждал их на вертолетной площадке в Баттерси, но в машине вместе с мужем находилась и Фаустина, что было непривычно. Она устроилась на заднем сиденье между близняшками, Рэйчел села впереди. Фредди взял такси до дома. Фаустина крепко обнимала девочек. Ни она, ни Жюль почти на открывали рта. И это вселяло тревогу.
– Что-то не так? – спросила Рэйчел, когда они добрались до особняка Ганнов.
Фаустина, не отвечая и едва не подталкивая детей в спину, повела их в дом через парадные двери, Рэйчел и Жюль, как всегда, направились к заднему входу.
– Я покажу вам.
Вместо того чтобы спуститься в маленькую кухню для персонала, Жюль направился вверх по ступенькам, и они вышли в сад. Там было полно строительного мусора, а посередине стояли подсвеченные щиты, огораживая громадную яму.
Жюль подвел Рэйчел к восточной стене и указал на нечто, лежащее на земле. Под куском брезента угадывалось тело животного.
– Мортимер, – просто сказал Жюль.
– О нет… – Рэйчел опустилась на колени и потянулась рукой к мокрому брезенту. – Только не Мортимер. – Голос ее дрогнул, на глаза навернулись слезы.
– Не трогайте, – предупредил Жюль. – И не смотрите. Это ужасно.
– Но почему? Что произошло?
– На него напали. Мы услышали страшный шум в саду. Но когда прибежали сюда, он был уже мертв.
– Кто мог напасть на него? Лиса? Он одолел бы лису, разве нет?
– Кто-то крупнее, чем лиса. Должно быть. Не смотрите!
Рэйчел невольно тянуло приподнять брезент.
– Это страшно. Морда… ее нет. Половины тела тоже нет. Съедена. – Жюль положил руку на плечо Рэйчел и помог ей подняться: – Идемте. Вернемся в дом, нам надо выпить. Девочкам расскажем утром.
14
Позднее Рэйчел скажет врачам, что с того дня – с воскресенья, когда она столь неожиданно очутилась в Лозанне и когда погиб Мортимер, – все и начало разваливаться и ужас поселился в доме.
Во вторник она отправилась в тюрьму в Иствуде навестить Элисон, на свидание она записалась заранее.
До сих пор Рэйчел не приходилось навещать заключенных, и она представления не имела, чем это для нее обернется. Тюрьма находилась в сельской местности, от станции Рэйчел долго ехала на автобусе, и у всех пассажиров были застывшие, похожие на маски лица, а в глазах читалось, что ничего хорошего они от этой поездки не ждут. Тюремные ворота мало чем отличались от ворот пригородного жилого участка. Рэйчел захватила с собой все документы, удостоверяющие ее личность, какие у нее имелись, и правильно сделала, потому что ей пришлось показать их все, прежде чем ее впустили в помещение для посетителей. Там их продержали минут двадцать пять, затем раздался звонок, после чего всех провели в зал.
Рэйчел не видела Элисон лет пять, а с той недели, что они провели вместе в Беверли летом 2003 года, казалось, минула целая жизнь. Элисон выглядела похудевшей, и стриглась она теперь короче, чем раньше. И было непонятно, рада ли она встрече со старой подругой. Зал для свиданий был полон, столы стояли ближе друг к другу, чем хотелось бы Рэйчел. Поначалу обе чувствовали себя неуютно, разговор не клеился: Рэйчел расспрашивала о том, как живется в тюрьме, Элисон монотонно отвечала.
